– На пятилетней девочке все равно было бы заметно, – возразила Аненберг.
– Через какое время после предполагаемого надругательства обследовали девочек? – спросил Тим.
Аист перевернул страницу:
– Через две недели.
– Все могло зажить.
– Особенно если это поверхностные разрывы или небольшие синяки, – добавил Митчелл.
– Значит, дело основывалось на показаниях девочек? Есть записи допросов?
Рейнер вытащил из чемодана две пленки.
– Я получил их несколько недель тому назад.
Он пересек комнату и сунул одну из пленок в плеер, спрятанный в темном углу кабинета.
– Мы с окружным прокурором, который занимался этим делом, вместе были в «Плюще». – Заметив недоумение на лицах, он пояснил: – Моя трапезная в Принстоне.
Качество записи было плохим; изображение дергалось, а освещение оставляло на предметах желтые и белые пятна. Маленькая девочка сидела на пластиковом стуле, поставив пятки башмаков на его край и подтянув коленки к подбородку.
Ее собеседница – предположительно социальный работник – сидела на низкой табуретке, лицом к девочке.
– …и он тебя потрогал?
Девочка обняла ноги, сцепив руки на середине голеней:
– Да.
– Хорошо, ты прекрасно справляешься, Лиза. Он трогал тебя где-нибудь, где ты не хотела, чтобы он трогал?
– Нет.
Социальная работница нахмурилась. Ее голос был мягким и успокаивающим:
– Ты уверена, что не боишься отвечать, дорогая?
Лиза положила подбородок на колени.
– Не боюсь.
– Хорошо. Тогда я спрошу тебя снова… – Спокойные тягучие фразы: – Он трогал тебя где-нибудь внизу?
Тихий-тихий голосок, почти неразличимый:
– Да…
Лицо женщины смягчилось:
– Где? Ты можешь показать на этих куклах? – Две куклы с блестящими полиэстеровыми гениталиями, почти мгновенно появились из сумки.
Лиза внимательно посмотрела на них, потом протянула руку и взяла их. Она поставила их так, как будто они держались за руки, потом подняла глаза на женщину.
– Хорошо… что было потом?
Лиза пододвинула кукол друг к другу, изобразив объятие.
– Хорошо… а после этого?
Лиза задумчиво пожевала жвачку, потом положила руку куклы-мужчины на грудь куклы- женщины.
– Очень хорошо, Лиза. Очень хорошо. Вот так Пэгги тоже трогали?
Лиза торжественно кивнула.
Рейнер казался взволнованным. Он обменялся взглядами с Аненберг, но та покачала головой – пленка не произвела на нее впечатления.
– Давайте посмотрим остальные интервью, – сказал он.
Они прошлись по всем шести интервью. Когда последняя девочка в слезах закончила рассказ, Рейнер остановил пленку:
– Неудивительно, что судья отклонил вердикт.
– О чем ты говоришь? – воскликнул Роберт. – Каждая из девочек сказала, что над ней надругались. Они даже показали это на куклах.
– Социальная работница задавала наводящие вопросы, Роб, – сказал Дюмон. – Дети впечатлительны. Они склонны говорить то, что от них ждут.
– В каком месте вопросы были наводящими?
– Во-первых, не было никаких общих вопросов, – сказала Аненберг. – Например, «что произошло?» Социальная работница подсказывала то, что хотела услышать. Таким образом «Он тебя трогал ниже пояса?» превращалось в «Где он тебя трогал ниже пояса?» И она вознаграждала их за правильные ответы – улыбалась, подбадривала.
– И хмурилась, когда слышала то, что ей не нравилось, – добавил Рейнер. – Если девочка давала «неправильный» ответ, ее подвергали повторному допросу – пока она не исправит ответ.
Тим просматривал папку с фотокопиями отчетов детективов:
– Девочки были из одного круга. Родители знали друг друга. После первого обвинения были встречи между семьями, беседы в школе. Перекрестное опыление. Свидетели работали не с чистого листа.
– А что насчет кукол? – спросил Митчелл.
– Все то же самое, – сказал Рейнер. – Помимо того, что анатомически правильные куклы не рекомендуется использовать при допросах очень маленьких детей.
Митчелл поднял глаза от протокола судебного разбирательства:
– Кого волнуют куклы? Согласно этому документу, парень признался.
– Признание было убедительно поставлено под сомнение защитой, – Рейнер подошел к плееру и включил запись.
Комната для допросов. Холодный свет. Мик Доббинс, сгорбившись, сидел на металлическом складном стуле. Два детектива его обрабатывали. Несмотря на крепкую фигуру и широкие плечи, его поведение скорее было свойственно подростку. Руки расслабленно висели меж расставленных коленей, шнурок на левой кроссовке развязался, стопа была повернута набок.
Детективы включили яркий свет; один из них все время стоял вне поля зрения, за спиной Доббинса. Доббинс держал голову опущенной, но пытался следить за детективами, нервно таращась сквозь слипшиеся от пота вихры волос. Его низко посаженные уши оттопыривались, как ручки кофейных чашек.
– Так ты любишь девочек? – спросил детектив.
– Да. Девочек. Девочек и мальчиков. – Когда Доббинс говорил, его легкая заторможенность сразу же становилась очевидной.
– Ты очень любишь девочек, верно? – Детектив поднял ногу, резко поставил ее на кончик металлического стула, видневшийся между ногами Доббинса. Затем наклонился вперед, так что его лицо оказалось в нескольких сантиметрах от лба Доббинса:
– Я задал тебе вопрос. Расскажи мне о них. Расскажи мне о девочках. Ты их любишь? Ты любишь девочек?
– Да-а-а. Я люблю девочек.
– Ты любишь их трогать?
Доббинс вытер нос тыльной стороной ладони резким расстроенным жестом. Он забормотал себе под нос:
– Шоколад, ваниль, скалистая дорога…
Детектив щелкнул пальцами перед лицом Доббинса:
– Ты любишь их трогать?
– Я обнимаю девочек. Девочек и мальчиков.
– Ты любишь трогать девочек?
– Да.
– Что да?
– Я люблю трогать девочек. Я…
– Ты –
