Федька Павлов напоминал не Пушкина, а скорее брата поэта — Льва. Слишком у Федьки было худое лицо и был он какой-то дерганый, петушиный. Когда напивался, непременно лез драться. Ползимы проболев ангиной, он теперь мучался чирьями. Они прочно обсели загривок, не позволяя застегивать ворот. Потому Федька сидел дома, а еду ему отправляла с посыльным буфетчица Зинка. — Привет снайперам, — встретил он Курчева, отрывая голову от миски.
Посыльный, маленький неприметный солдат, сидел рядом с младшим лейтенантом, ожидая, когда тот доест, чтобы еще раз не бегать за грязной посудой. — Дожуй сначала, — метнул Курчев недовольный взгляд на посыльного.
— Э, секрет полишинеля,— засмеялся Федька, но тут же сморщился. Донимали фурункулы.
— Ешь быстрей, — недовольно сказал летчик-связист Залетаев. Он забрался с ногами на койку и ждал ухода солдата.
В финском домике было три комнаты. В первой, отдельной, жили три младших лейтенанта. Большую, проходную, занимали пятеро: Курчев, Павлов, Гришка, Володька Залетаев и его однокашник, который сейчас был в отпуску. Последнюю, запроходную, оккупировала аристократия — два лейтенанта, ветераны части — маленький плешивый Секачёв и язвительный красавец с недолеченным триппером Морев. Все обитатели домика валялись сейчас на койках и вряд ли кто собирался после перерыва на объект в этот благословенный День Пехоты. Курчев вытащил из-под кровати желтый кожаный двухсотрублевый чемодан, близнец того, что хранился в кладовой у Сеничкиных, и достал из него пишущую машинку. — Опять за свое? — бросил через открытую дверь Морев.— Тарахти на коленях. Мы играть будем.
— Геть отсюда, — махнул маленький Секачёв солдату. — Завтра доешь, — подошел к Федьке и выдернул у того миску. — Пулю черти.
— На четверых?
— Будешь, Григорий Степанович?
— Один хрен… Начфина нету, — отозвался Гришка.
Игроки заняли стол. Курчев поставил углом свою тумбочку, и началась знакомая жизнь — преферанс под аккомпанемент маленькой тарахтелки. «Техник-лейтенант Председателю Совета Министров Курчев Б. К. Союза ССР тов. Маленкову Г. М. в/ч … 17.02.54» — быстро отстукивал Борис в двух углах страницы. «Дорогой Георгий Максимилианович!» — передвинул он каретку в центр. «Тоже нашел дорогого», — подумал про себя. «А, всё равно, читать не будет. Там тридцать тысяч курьеров, то бишь секретарей. Хорошо бы к самому глупому попало. Чтоб разорался: что такое? Почему не пускают? Сейчас из армии всех негодных гоним, а самого негодящего держат…» — размечтался, не отрывая пальцев от клавиш. — Пас, — хмыкнул над столом Секачёв.
— Туда же, — зевнул Морев.
— Два паса, в прикупе…
— Колбаса! — за Гришку докончил Федька. — Открыть?
— Открывай. Как в колхозе, без распасовок играть будем. Вот чёрт, поблядушка не того цвета, — удивился, открывая бубновую даму.
— Без шпаги будешь, Григорий Степанович, — снова зевнул Морев.
«Мною подан рапорт на имя командования, — стучал Борис («Именно командования, — усмехнулся про себя. — Ни-ни, чтобы уточнять, какого…» Дело в том, что дальше командира корпуса он пока рапортов не подавал), — … с просьбой уволить меня в запас, так как я хочу честно работать и, не краснея, расписываться в денежной ведомости.» — Две да без одной — три, — ровным голосом считал над столом аккуратный Секачёв.
— За одну, — вторил Федька.
— Чего кропаешь? — подсел к Борису скучавший Залетаев.
— Так, — отмахнулся тот.
Страница кончилась. Борис успел выдернуть ее из каретки и сунуть текстом вниз под машинку. — Не сиди над душой.
