— Верно, — засмеялся Клим. — К СМЕРТИ И К БОГУ…
— Ты что, Климентий Симонович, вернулся в Церковь?
— Вернулся.
— А зачем? Не мог разве с Господом беседовать через фортку?
— Мог, да слабый я. Жизнь мою, Пашка, прожить — это не поле, а целое море перейти. Так что мне без Церкви все равно, что одному в плоскодонке по бурным волнам пускаться. А Церковь — Она, словно океанский пароход, где у каждого своя каюта.
— Разного класса? — усмехнулся Челышев.
— Все дерзишь? Старый, а не унимаешься?.. Ну, ошибся: не корабль, а большой плот, где уж в точности все равноприближены.
— Кроме тех, что с краю…
— Ох, прибери тебя лукавый! На краю плота всегда самые смелые, те, в ком веры больше.
— Вроде тебя, расстриги, что сорвался, а не потонул?
— А хоть бы и так… Отстал я, а все же воротился. Вот мне и рады. Блудный сын дороже неблудного.
— Значит, и меня примут? — спросил Павел Родионович.
— Не сомневайся. Там по доброте всех берут. Но ты, Пашка, не блудный. Ты просто дурень. Через фортку или с балкона разговаривать с Богом захотел. И то, когда в жилах зябкость образовалась и косточки гнуться перестали. Много вас, хитрых, в самом конце, за минуту до отбоя, воротиться спешат. Ответь, как на духу: от лени через фортку молиться решил или ноги до храма не донесут?
— И ноги… и неловко… С чего это вдруг напоследок прибегу? Стыдно.
— Стыдно — это хорошо. Христос с тобой, давай через фортку. А лучше бы — через кого из наших. Мы сами грешные и тебя, шкодливого, поймем. На общем плоту за тобой присмотрим.
— Не трясись, Пашка, Господь всемогущ и добр. Он тебя и всех тебе подобных распускает как бы на каникулы. Знает, что, как в школу первого сентября, прибежите.
— А нет — силой приведет?
— Да на кой Господу тебя тащить, если ты сам к Нему бежишь, хоть и через фортку.
— А что мне будет?.. Там смола у вас или что?..
— А ничего. Ничего не будет. Хватит с тебя. Настрадался. Теперь отдохнешь. Понял?
— Понял… — шепчет старик и просыпается.
— Поблазнило… Подразнил — умрешь, мол, легко и просто… — сердится старик и обреченно глядит в окно, в белесый, почти парной туман, который обещает боль в затылке, жжение за грудиной и неутоленные муки все еще живой совести.
