– Шигеру даровал тебе дитя?
Она кивнула, не смея произнести ни слова.
– Прекрасная новость, – сказал он, вдруг не к месту повеселев. – Надо это отпраздновать! Человек может умереть, но семя его живет. Настоящее счастье!
Если раньше разговор велся полушепотом, то теперь отец кричал на диво громко:
– Аямэ!
Каэдэ невольно вздрогнула. Она с испугом поняла, что разум отца расстроен и находится на грани помутнения. Каэдэ постаралась отбросить страх. До сих пор ей верили, а потом будь что будет.
Вошла служанка Аямэ и опустилась на колени перед Каэдэ.
– Добро пожаловать домой, госпожа. Простите нас за столь печальный прием.
Каэдэ встала и помогла подняться Аямэ. Они обнялись. Только теперь Каэдэ заметила, как постарела ее верная служанка. И все же девушка ощутила родной запах, знакомый с детства.
– Принеси вина, – приказал отец. – Я хочу выпить за внука.
Каэдэ задрожала от страха, словно называя ребенка чужим именем, она предопределила его жизненный путь.
– Пока еще рано, – тихо произнесла она. – Не стоит праздновать.
– Каэдэ! – как в детстве, по имени окликнула госпожу Аямэ. – Не говори так, не искушай судьбу.
– Принеси вина, – громко повторил отец. – И закрой ставни. Почему мы сидим в холоде?
Аямэ направилась к веранде, но тут послышались шаги и раздался голос Кондо:
– Госпожа Отори!
Шизука подошла к двери.
– Пусть войдет, – сказала Каэдэ.
Кондо ступил на деревянный пол и опустился на колени у входа. Каэдэ заметила, как он мельком оглядел помещение, вмиг оценив планировку дома и его обитателей. Кондо обратился к ней, не к отцу.
Нам удалось раздобыть в деревне немного провизии. Я отобрал людей, как вы просили. Молодой человек по имени Амано Тензо обещал позаботиться о лошадях. Я прослежу, чтобы солдаты поужинали, и поставлю на ночь стражу.
– Спасибо. Поговорим утром.
Кондо поклонился и молча вышел.
– Кто это? – потребовал ответа отец. – Почему он не обратился ко мне и не спросил моего мнения и позволения?
– Кондо служит мне, – сообщила Каэдэ.
– Если это один из людей Араи, то я не потерплю его в моем доме.
– Я же сказала, он служит мне. – Каэдэ теряла терпение. – Мы заключили союз с господином Араи. Он контролирует большую часть Трех Стран. Он наш правитель. Вы должны смириться с этим, отец. Йода погиб, и все изменилось.
– Значит ли это, что дочерям теперь дозволено дерзить отцу?
– Аямэ, – позвала Каэдэ служанку. – Проводи отца в комнату. Сегодня он будет ужинать у себя.
Каэдэ не стала выслушивать протесты и впервые в жизни повысила на него голос:
– Отец, я устала. Поговорим утром.
Аямэ взглянула на нее так, что Каэдэ отвернулась.
– Делай, что я велю, – хладнокровно приказала она, и служанка послушно увела отца.
– Вам следует перекусить, госпожа, – сказала Шизука. – Садитесь, я принесу ужин.
– Проследи, чтобы всех накормили, – ответила Каэдэ. – И закрой ставни.
Потом она долго лежала, вслушиваясь в шум дождя. Домашние и солдаты разместились под кровом. Все были накормлены, хоть и скудно, и, если верить Кондо, находились в безопасности. Каэдэ вспоминала события дня, думала о проблемах, которые надо решить: об отце, о Хане, о запущенном имении Ширакава, о домене Маруяма. Как же потребовать и сохранить то, что принадлежит ей по праву? Как жаль, что она не родилась мужчиной. Ради сына отец сделал бы все что угодно.
Каэдэ знала, что обладает неженской жестокостью. В замке Ногучи она, не задумываясь, заколола ножом стражника, а Йоду убила намеренно. Каэдэ решила, что никому не позволит раздавить себя, и приготовилась сражаться до конца. Она вспомнила госпожу Маруяму. К сожалению, мне не довелось узнать вас лучше, думала Каэдэ. Я не успела многому научиться. Простите, что причинила вам боль. Если бы только я могла быть с вами откровенной. Каэдэ словно увидела перед собой красивое лицо, услышала ее голос: Вверяю тебе мои земли и мой народ. Заботься о них.
Я позабочусь, пообещала она. И не подведу вас.
Каэдэ страдала от нехватки знаний, но это можно исправить. Она твердо решила научиться управлять имением, общаться с земледельцами, командовать воинами и вести их в бой – всему, что продолжатель рода постигает с рождения.
Отцу придется помочь мне, думала она. Довольно ему думать только о собственных несчастьях.
