Шизука поклонилась до пола, когда они проходили мимо, и из тени снова появился молодой человек. Каэдэ еще раз обратила внимание на его тонкие кости и девичью хрупкость.
– Мамору, – сказал Фудзивара, – госпожа Отори великодушно согласилась взглянуть на наши скромные произведения искусства. Пойдем с нами.
Молодой человек поклонился, и Фудзивара добавил:
– Учись у нее и наблюдай. Она совершенна.
Каэдэ последовала за ними в ту часть здания, где находились двор и сцена.
– Мамору – актер, – пояснил Фудзивара. – Он исполняет женские роли. Мне нравится ставить драмы в этом тихом месте.
В зале оказалось не просторно, но изысканно. Гладкие деревянные колонны подпирали резную крышу, за ними на стене была нарисована ветвистая сосна.
– Вы должны приехать на представление, – сказал господин. – Скоро мы приступим к репетиции «Ацумори». Ждем прибытия нашего флейтиста. Но до этого мы покажем «Сукновальню». Мамору может многому у вас научиться, и мне бы хотелось услышать ваше мнение о его игре.
Каэдэ промолчала, и он продолжил:
– Вы знакомы с драмой?
– Я видела несколько пьес еще в замке Ногучи, – ответила она. – Но мне мало известно об этом искусстве.
– Ваш отец сказал, что вы были заложницей у Ногучи.
– С семилетнего возраста.
– Какую любопытную жизнь ведут женщины, – отметил Фудзивара, и девушке стало не по себе.
Из театра они прошли в другую приемную, дверь из которой вела в небольшой сад, освещенный солнечными лучами. Однако солнце уже спустилось низко к горизонту. Скоро оно скроется за вершинами гор, и долину покроют зубчатые тени. Каэдэ поежилась от холода.
– Принеси жаровню, – распорядился Фудзивара. – Госпожа Отори замерзла.
Мамору сразу же исчез и вернулся с пожилым слугой, который нес небольшую жаровню с раскаленными углями.
– Садитесь рядом, – сказал Фудзивара. – В это время года недолго заболеть.
Не произнося ни слова, Мамору снова покинул комнату, все его движения были грациозны, почтительны и бесшумны. Вернулся он с сундучком из адамова дерева, который осторожно опустил на пол. Он выходил еще три раза и уставил пол коробочками и сундуками, изготовленными из разных пород древесины: дзельква, кипарис, вишня. По цвету и кольцам искусно полированных изделий можно было судить о возрасте деревьев, о склоне, на котором они произрастали, о временах года, жарких и холодных, о дожде и ветре, что их обдували и поливали.
Фудзивара открывал шкатулки одну за другой. Внутри лежали предметы, обернутые в несколько слоев ткани. Материя была красива сама по себе, хотя, очевидно, очень стара – тончайший шелк нежных тонов. Однако то, что она под собой скрывала, превзошло все ожидания Каэдэ. Разворачивая каждое сокровище, господин клал его перед девушкой на пол и просил взять его в руки, приложить к губам или бровям, поскольку ощущение от его прикосновения и запах не менее важны, чем вид. Он аккуратно заворачивал, каждый предмет перед тем, как показать следующий.
– Я редко их достаю, – сказал он с любовью в голосе. – Они обесцениваются с каждым недостойным взглядом. Снимать ткани – уже приятно. А разделить удовольствие с человеком, чей взор обогащает красоту этих шедевров, – одно из великих и редчайших наслаждений.
Каэдэ молчала, она ничего не знала о стоимости и происхождении находящихся перед ней предметов: чашка той же розово-коричневой керамики, хрупкая и прочная одновременно, нефритовая фигурка Просветленного, сидящего в цветке лотоса, золотая лакированная шкатулка, простая и в то же время замысловатая. Каэдэ просто смотрела, и ей казалось, что красивые вещи имеют глаза и наблюдают за ней.
Мамору не остался разглядывать сокровища, но спустя долгое время, а для Каэдэ время словно остановилось, он вернулся с большой плоской коробкой. Фудзивара достал картину – зимний пейзаж с двумя черными воронами на снегу на переднем плане.
– Сэссю, – прошептала Каэдэ, впервые открыв рот.
– Не совсем Сэссю, а один из его учителей, – поправил он. – Говорят, ребенок ничему не может научить родителей, но в случае с Сэссю надо признать, что ученик превзошел учителя.
– Разве не говорят, что голубизна краски глубже, чем голубизна цветка? – спросила она.
– Полагаю, вы согласны с этим высказыванием.
– Если ни ребенок, ни ученик не станет еще мудрее, то никогда ничего не изменится.
– И многие будут этим очень довольны!
– Только те, у кого есть власть, – сказала Каэдэ. – Они цепляются за свое право властвовать, а Другие смотрят на них и желают того же самого. Амбиции составляют суть всех мужчин, поэтому они жаждут перемен. Молодые свергают старых.
– А у женщин есть амбиции?
– Их никто не удосуживается спросить, – Взгляд Каэдэ вернулся к картине. – Два ворона, селезень и утка, олень и лань – их всегда рисуют вместе, всегда парами.
– Так задумано природой, – сказал Фудзивара. – Это один из пяти принципов учения Кун-Фу-цзы.
– И единственный для женщин. Он видит в нас только жен.
