Ах, близок тот к богам, кому даёшь ночью
И днём уста твои, запрета не зная!
Ты ножку протяни! На след поставь! Ловко!
Красавицам красивое всегда впору!
Афиной сточена подошва, ты скажешь!
Теперь дай ногу ты! копыто со струпом,
А не сапог, — подмётку, видно, бык сделал!
Кердона домом я божуся! — так дивно
Сидеть не стала б обувь, как сидит эта:
А ты семь дариков не дашь мне за обувь,
Ты что ж, кобылка словно, ржёшь там у двери?
Будь то сандалии, иль, может быть, туфли,
Что дома носите, рабу за мной шлите!
Девятого, Метро, зайди — тебе дам я
Ту пару «раковых»! Кожух, что нас греет,
VII Сон
Поэт, выступающий в виде крестьянина.
Псилла, скотница.
Мегаллида, служанка-рабыня.
Аннат, домоправитель.
Поэт
Гей, Псилла! Встань! Ты до каких же пор будешь
Храпеть, раба? Свинью давно томит жажда!
Иль ждёшь, когда твой зад согреет луч солнца?
Лень беспробудная, как от такой спячки
Вставай, я говорю, и вздуй огонь живо,
Да со двора свинью гони-ка на волю…
Ворчи, чешись, пока не стану я рядом
И глупую башку не разобью палкой!
На пряжу ей начхать! И вот, когда нужны
Для жертв повязки, не найдёшь во всём доме
Хоть клок бы шерсти! Ну вставай же ты, лодырь!
А ты, Аннат, прослушать не ленись сон мой!
Мне снилось: я тащу через овраг длинный
Козла-бородача да с перекрутым рогом,
Когда ж его, как не брыкался он, к краю
Лесной лощины я стащил, из рук сразу
Стремглав туда помчавшись, где козопасы
Богиням из цветов и из плодов спелых
Плели венки, справляя чинно свой праздник,
Святого места я не тронул, но зверь мой
Отовсюду, как на татя, на него сразу
Все кинулись и к алтарю тащить стали.
А я пред светлые поставлен был очи
Красавца юного… Наверно, то бог был!
Как сядет, — выявлялся бёдр изгиб дивный.
Была оленья в крапинках вкруг чресл шкура,
А на плечах под цвет фиалок плащ лёгкий.
Чело венок плющевой обвивал плотно,
Обтягивал… Пред ним поцеловал землю
Я в страху божием, — судьёй для нас в споре
Он согласился быть и приказал сделать
Из козьей шкуры мех, надутый так плотно,
«На этот мех должны, — он продолжал, — прыгать
И бить его пятой; кто ж устоять сможет,
Тот, значит, лучше всех, — он награждён будет,
Как в Диониса хорах мы чиним это».
Одни свергались и о прах пятой били,
Те навзничь падали… И всё свелось сразу
К тому, Аннат, что там смешался смех с гневом!
Из всей большой толпы лишь я один дважды
Все крикнули, узрев, что мех меня держит.
За мной победу признавать стали,
А те — что исключить как чужака надо.
Тут кинулся ко мне старик с кривым носом,
Кожух, а на плечах его была шкура
Истёртая, а на ноге сапог грубый,
И крепкой взмахивала длань его палкой.
