около 80 тысяч. Потери союзников, составившие около 53 тысяч, хотя и были серьезными, все же не имели такого значения в общем балансе сил и позволили им сохранить стратегическую инициативу.
После Лейпцига Наполеон уже до самого конца войны не смог вернуть себе ни преимущества, ни активности. Военные действия вскоре были перенесены на территорию Франции. Это произошло в декабре 1813 года; главные силы союзников перешли Рейн и двинулись в глубь страны. Первое крупное сражение 1814 года произошло 17 января в двухстах километрах юго-восточнее Парижа при Бриенне. Французами командовал Наполеон, и среди прочих генералов противостоял ему и Барклай, находившийся в это время в армии Блюхера. Под Бриенном Наполеон едва не попал в плен. 25 декабря 1815 года он сказал графу Лас Казасу, разделявшему с ним его заточение на острове Святой Елены: «Под Бриенном я шпагой отбивался от казаков, стоя под тем деревом, где одиннадцатилетним кадетом читал „Освобожденный Иерусалим“». А еще через три дня произошло сражение, в котором Барклай одержал очередную победу.
Сражение развернулось в шести километрах к югу от Бриенна, у села Ла-Ротьер. (Военные историки иногда называют два этих сражения боем при Бриенне.) Две армии союзников — Силезская, находившаяся под командованием Блюхера, и Австрийская — под командованием Шварценберга, — насчитывавшие около 72 тысяч человек, вступили в бой с сорокатысячной армией французов. Барклай в этом сражении командовал 27-тысячным корпусом русских войск и в решительный момент нанес решающий удар. Французы не выдержали натиска русских колонн и были обращены в бегство по всему фронту. За эту победу Александр наградил Барклая золотой шпагой, украшенной алмазами и лаврами, с надписью: «За сражение 20 января 1814 года».
Затем Барклаю 8–9 марта довелось сражаться при Арсис-Сюр-Об и 13 марта на подступах к Парижу у Фер-Шампенуаза. 18 марта Барклай вступил на улицы Парижа. Он командовал войсками, занявшими высоты на востоке французской столицы, между Роменвилем и Пантеоном, а затем продвинулся к Бельвилю. В это время русские войска генерала графа А. Ф. Ланжерона подошли к высотам Монмартра, господствовавшим над Парижем. Падение столицы Франции становилось неизбежным.
По приказу Александра I союзные парламентеры начали переговоры о капитуляции Парижа. А между тем Александр, объезжая русские войска у Бельвиля и Шомона, поздравлял их с победой, зная, что час триумфа пробил. Барклай ехал в это время рядом с царем, как вдруг тот взял Михаила Богдановича за руку и поздравил со званием фельдмаршала.
Барклай стал 41-м генерал-фельдмаршалом в истории русской армии. Кроме него, в годы Отечественной войны и заграничных походов звания фельдмаршала был удостоен только Кутузов. Интересно, что шесть следующих фельдмаршалов, вплоть до М. С. Воронцова, получившего это звание в 1856 году, — все были участниками войн с Наполеоном.
В эти же часы русские солдаты взошли на Монмартр, втащили туда пушки, но, ожидая капитуляции, огонь по городу не открывали: за пожар Москвы никто из них не желал сожжения Парижа.
18 мая 1814 года между союзниками и новым правительством Франции состоялось подписание мирного договора. Через четыре дня после этого царь вместе с прусским королем Фридрихом-Вильгельмом III, сопровождаемые большой и пышной свитой, отправились в Лондон. Вместе с царем в Англию выехал и Барклай. Царя также сопровождали герои минувшей войны: Платов, Толстой, Чернышов, Уваров, видные дипломаты и придворные — К. В. Несельроде, Адам Чарторижский и Ожеровский; с прусским королем направлялись канцлер Гарденберг, прусские фельдмаршалы Блюхер и Йорк, выдающийся ученый Вильгельм Гумбольдт.
26 мая гости высадились в Дувре. Последующие три недели заполнены были торжественными приемами, балами и празднествами, что немало тяготило Барклая, который предпочел бы этому осмотр достопримечательностей Лондона. Но положение старшего по званию военного обязывало повсюду следовать за царем. С другой же стороны, визит в Англию оказался полезен тем, что отношения между ним и монархом улучшились.
В октябре 1814 года Барклай получил в командование 1-ю армию, штаб которой располагался в Варшаве. Она и на сей раз была самой большой армией России. Барклай был доволен своим назначением — вдали от Петербурга ему предоставлялась почти полная самостоятельность. И эта самостоятельность была бы еще более полной, если бы в Варшаве не сидел государевым наместником главнокомандующий польской армией цесаревич Константин — давний недоброжелатель Михаила Богдановича.
Весной 1815 года, узнав о бегстве Наполеона с острова Эльба и высадке на юге Франции, Барклай почти одновременно получил приказ о выступлении его армии в поход. Вместе с ним из Кракова выступил корпус Ермолова. Быстро шел фельдмаршал с войсками по хорошо знакомым ему дорогам Чехии и Южной Германии, однако, еще не доходя до Рейна, узнал о разгроме Наполеона под Ватерлоо и последовавшем затем отречении его от престола. Армия Барклая продолжала поход и вошла во Францию, 6 июля вторично заняв Париж.
С «корсиканским чудовищем» было покончено. Однако во Франции было решено оставить оккупационный корпус, а основную массу войск вывести из страны. Перед тем как отправить русскую армию на родину, Александр из политических соображений решил продемонстрировать своим союзникам красоту и силу своих войск. Решено было устроить смотр в Вертю — в 120 километрах от Парижа. Этот грандиозный парад должен был продолжаться несколько дней. 26 августа — в день Бородинской годовщины — намечался предварительный смотр-репетиция, 29 августа — главный смотр, в присутствии всех союзных монархов, а 30-го — в день именин императора — заключительный парад.
Армией в 150 тысяч человек при 540 орудиях командовал Барклай. 132 батальона пехоты, 168 эскадронов кавалерии и 45 артиллерийских батарей показали безукоризненную выучку и выправку, отточенность движений и слаженность маневров. Ермолов писал об этом своему брату А. М. Каховскому: «Состояние наших войск удивительное. Здесь войска всей Европы, и нет подобного Российскому солдату!»
За блестящее состояние вверенной ему армии Барклаю в тот же день был пожалован титул князя.
Осенью 1815 года основная часть русских войск оставила Францию. Барклай возвратился на родину. На этот раз его штаб разместился в губернском городе Могилеве. Он по-прежнему командовал 1-й армией, только численность ее возросла еще больше. После 1815 года она включала в свои ряды чуть ли не две трети сухопутных сил России.
К этому времени Барклай превратился в военачальника такого масштаба, который уже не мог решать глобальные вопросы боевой подготовки и обучения войск в отрыве от общественной жизни в самом широком смысле этого слова. Его не могли не волновать вопросы положения крестьян, проблемы военных поселений, судьбы солдат, вышедших в отставку. Он размышлял над этими проблемами и видел теснейшую связь и взаимозависимость между крепостническим укладом России и аракчеевщиной, между палочной дисциплиной в армии и беспощадным подавлением в обществе даже малейших намеков на гражданские свободы. Понимая все это, он оставался верным слугой царя, но старался хотя бы в рядах 1-й армии сделать жизнь солдат достойной человека и не дать расцвести здесь насилию, жестокости и произволу.
Наиболее концентрированно его представления о долге командиров по отношению к подчиненным изложены были в «Инструкции», составленной им в начале 1815 года, еще до того, как 1-я армия вошла во Францию. Наряду с требованием строгой дисциплины и добросовестного отношения к службе Барклай требовал бережно относиться к людям, воспитывать в них храбрость, выносливость, любовь к опрятности. «Кроткое и благородное обхождение начальников с подчиненными, — говорилось в „Инструкции“, — не вредит порядку, не расстраивает чинопочитания, но, напротив, рождает то истинное и полезное честолюбие, каковым всякий должен воодушевляться; уничтожение сих благородных чувствований чести унижает дух, отнимает охоту и вместо доверия к начальству рождает ненависть и недоверчивость».
Такое отношение к солдату было не просто прямой противоположностью насаждавшейся в русской армии палочной дисциплине, но воспринималось как открытый вызов всей системе мер, вдохновителем и организатором которой был давний недруг фельдмаршала — Аракчеев.
Наиболее яркое и законченное выражение аракчеевщина получила в так называемых «военных поселениях». Барклай с самого начала был принципиальным противником военных поселений. Он знал, что за спиной Аракчеева стоит царь, но тем не менее, когда к нему на отзыв, как военному министру (дело было в 1810 году), поступил проект о создании военных поселений, Барклай дал резко отрицательный отзыв. Возвращаясь к этому вопросу в 1817 году, он писал: «Кто и чем докажет, что он (поселянин. —
