Герои 1812 года

С годами все большая тревога владеет сердцем писателя. Еще в конце тридцатых годов острое чувство времени, всегда присущее Глинке, продиктовало ему стихотворение «Часомер»:

Есть часомер и у часов природы,
И у часов, не зримых в высоте:
Кипите вы, беснуйтеся, народы!
Земное все кружится в суете!..
Но он, невидимый, все ходит, ходит,
И мало чей его завидит глаз;
А между тем торжественно подходит
Давно ожиданный веками час:
Валится прочь земных событий бремя,
И часомер дорезывает время…

А в годы сороковые в письме к Ф. И. Тютчеву Глинка писал:

А между тем под нами роются
В изгибах нор,
И за стеной у нас уж строются.
Стучит топор!

Глинка, как это ни может показаться странным, теперь использует любезную ему в двадцатые годы масонскую строительную символику, но на этот раз в противоположном, отрицательном смысле. «Строительство» идет «за стеной», то есть вне «града огражденного», вне очерченного круга доброй, должной жизни, а значит, это «строительство» — самочинное, оно — во зло. Еще спустя несколько лет, в 1856 году, Глинка переписывает себе почти полный текст широко известной в то время «антимасонской» речи московского митрополита Филарета. В этой речи Филарет говорил о «тайных преобразовательных усилиях» масонов, о том, что их своеволие неизбежно ведет человечество к угнетению. В бумагах Глинки около этой речи написано «Филарета речь» и рядом — шестиконечный масонский знак. Из всего этого напрашивается вывод о том, что, начиная с сороковых годов и далее, Глинка пересмотрел свое отношение к масонству, столь увлекавшему его в молодости. Тем не менее он явно ощущал, что масонство и его «тайна» имеет прямое отношение к конечным судьбам мира и человечества, к временам, когда откроется «тайна беззакония» и одолеет ее только «тайна благочестия», великая явь вселенской любви и добра.

В личном архиве Федора Николаевича Глинки сохранилось удивительное по проникновению в смысл русской истории стихотворение, к сожалению, — черновое и неоконченное. И не зная ничего о жизненном пути поэта, по самому образному строю его видно, что стихотворение написано военным человеком. Но если вдуматься в него, в его смысл, то совершенно ясно, что в нем нет и тени милитаризма или упования на внешнюю силу. Приведем его полностью.

— Береза, березонька, береза моя!
А что ты, березонька, неясно глядишь,
Неясно глядишь — листом не шумишь?
Аль думушку думаешь, березонька, ты? —
Склонила головушку, притихли листы! —
По-прежнему ль быть тебе, аль сталося что?!
— Ох! как мне, березоньке, по-прежнему быть,
Грозит мне недобрая година, пора:
Сошлися три ворона да держут совет,
Хотят изрубить меня да в три топора,
С меня-де березоньки лучину щепать!..
— И невесть что вздумала, красавушка, ты!
Те речи негожия — на них же падут;
А деревцо Божие! не тронут тебя
Ни свисты, ни посвисты, ни срамная речь!..
Недаром березоньку царь Петр полюбил;
Недаром кудрявую цари берегли!
Недаром и славушка жемчужной росой
Питала, лелеючи, тебя, деревцо! —
Подумай-ка, белая, что ты ведь растешь
В лесу заповеданном[36], под царским клеймом.
С иконами Божьими тебя обошли,
Молитвы закрепные читали святым;
Стальными заборами кругом обвели;
И Спасовым образом прикрыли врата;
И бодрый двуглавый страж засел на вратах:
Взмахнет ли он крыльями, аж солнца лучи
Пригаснут под тению, как словно в ночи;
Иль зоркими взорами кругом обведет,
Как будто дозорами весь лес обойдет!
А выпустит молнию из крепких когтей
И враг лесокрад ночной не сыщет костей!..
Так будь же, березонька, как прежде была,
Играючи кудрями, бодра и светла!
Пусть издали щелкнет зубами чалма,
Пусть красный рак выползет из синих морей
И третий пусть мечется кузнечик-прыгун!..
Погрызть захотелось им железных просфир,
Аль в бане попариться под русский мороз:
Мы баню-то вытопим костьми их отцов
И духом суворовским гостям поддадим;
А если в той бане-то враги угорят…
Тогда мы повыкроим из наших снегов
И саваны белые про честных гостей
И спать их уложим мы, чтоб были смирней
Под лапы орлиные твоих же корней!

В стихотворении говорится о потребности времени — сохранении и твердой защите вверенного русскому народу достояния. Россия никому не угрожает, ей не нужны ни чужая земля, ни военное, ни экономическое господство над миром. Еще Иван Грозный говорил папскому послу Поссевину: «Государства всеа вселенныя не хотим». Но непрошеным гостям на Руси ответ один — «дух суворовский». Это наиболее ясный смысл стихотворения Глинки. Но есть в нем и иной, дальний смысл, может быть, не вполне ясный во времена Глинки, да, может быть, и ему самому. Смысл этот — в последних двух строках. По исполнении времен истина привлечет к себе и упокоит и остаток из среды врагов своих. И если было время, когда