резко вскинув голову, посмотрел на начальника штаба 1-й армии А. П. Ермолова, тот ответил ему выразительным взглядом. Перед тем как все они явились к Барклаю, А. П. Ермолов говорил А. И. Остерману: «По недостатку опытности я не имею права на полную доверенность ко мне главнокомандующего. Мое мнение он может считать мнением молодого человека. Сделайте же, граф, ему представление, что нужно следовать поспешно на Оршу и на Даву, способствуя тем самым князю Багратиону идти беспрепятственно в соединение с нашею армиею».
Остерман заговорил: «Ваше высокопревосходительство, отчего же прямо не последовать нам на Оршу, не подвергаясь опасностям по отдалению неприятеля? Время ли нам иметь отдохновение?» Следом за Остерманом подал голос и Ермолов: «От пребывания в Витебске не теряются ли выгоды, которые не всегда дарует счастье и за упущение которых часто платится весьма дорого?» Д. С. Дохтуров, командир 6-го пехотного корпуса, особенно неприязненно относившийся к Барклаю, произнес: «Я полагаю, в Дрисском лагере мы достаточно имели отдохновения». Но намерение М. Б. Барклая-де-Толли оставаться в Витебске было неизменным.
Остерман возвратился в расположение своих войск с чувством раздражения, в таком же настроении находился рядом с ним Н. А. Тучков, 3-й корпус которого называли «вечным спутником» 4-го пехотного корпуса, так как они вместе двигались одной колонной от самой границы.
Несмотря на скверные предчувствия, ни Остерман-Толстой, ни его сослуживцы еще не знали, что Могилев уже занят не войсками Багратиона, а корпусом маршала Даву, что уже завтра поздно будет идти к Орше, потому что к ней уже приближались войска маршала Груши. И еще не знал «храбрый и мужественный граф Остерман», что всего через день солдаты его корпуса будут, обливаясь кровью, стоять и умирать на месте, чтобы прикрыть войска 1-й Западной армии от главных сил Наполеона, внезапно настигших ее у Витебска.
12 июля всего в трех верстах от русского лагеря в Витебске и на дороге, ведущей в Оршу, были обнаружены неприятельские разъезды, за которыми надвигался противник «в значащих силах». Почти одновременно прибыли к главнокомандующему все старшие начальники 1-й армии. Некоторые из них настаивали на том, чтобы, предупредив Багратиона, немедленно начать отход к Смоленску. Барклай после длительной паузы сказал: «11 июля я известил князя Багратиона, что следую в Оршу…» Генералы посмотрели на него с негодованием. Барклай продолжал: «Очевидно, 2-й армии придется пробиваться через Оршу к Витебску, где, ожидая ее прихода, я намерен дать сражение».
Навстречу наступающему неприятелю с целью выиграть время главнокомандующий направил корпус пехоты и несколько кавалерийских полков. А. П. Ермолов в своих «Записках» писал: «Надобен был генерал, который бы дождался сил неприятельских и те его не устрашили: таков был Остерман, и он пошел с 4-м корпусом». Пехотный корпус Остермана-Толстого насчитывал около 8 тысяч человек и был усилен Нежинским и Ингерманландским драгунскими, Сумским гусарским и лейб-гусарским полками с 6 конными орудиями.
13 июля на рассвете войска Остермана-Толстого двигались по дороге, ведущей к деревне Островно. Ингерманландские драгуны были высланы для наблюдения влево от дороги, остальные же полки кавалерии шли впереди пехоты, составляя авангард. Сам генерал ехал по обочине дороги во главе своего корпуса; впереди была 11-я пехотная дивизия генерал-майора Н. Н. Бахметева, а за ней следовала 23-я пехотная дивизия генерал-майора А. Н. Бахметева. Вокруг Остермана-Толстого гарцевала на дорогих и резвых конях его свита: старший адъютант майор Кексгольмского пехотного полка Жемчужников, адъютанты штабс- капитан лейб-гвардии Измайловского полка Аргамаков, кавалергардского полка поручик Валуев и лейб- гусарского полка корнет Пашков. Все они щеголяли красивыми мундирами, но на их фоне командир корпуса, несмотря на небрежно надетую фуражку и сюртук, выглядел как-то особенно значительно. В этот утренний час было жарко, солдаты шли не по форме, сняв галстуки и расстегнув мундиры. Многие из них крестились «для доброго начала» и переговаривались между собой. Всем нравилось, что в свите их генерала не было иностранцев, на которых в эту войну смотрели с подозрением. «Сам-то он русский, у него только фамилия немецкая», — говорили об Остермане нижние чины.
Тишина летнего утра и мирные беседы солдат были прерваны частыми пушечными выстрелами, показавшими, что авангард был уже в действии. Остерман со свитой полетел в направлении грохота орудий выяснять обстоятельства.
Около шести часов утра лейб-гусары столкнулись в 12 верстах от Витебска с французским пикетом. Они бросились на него, опрокинули и, азартно преследуя отступавших, встретились с многочисленным неприятелем, который частью порубил их, отняв 6 конных орудий. Остерман немедленно ввел в бой Нежинский драгунский и Сумской гусарский полки, чтобы удержать французов до прибытия пехоты 4-го корпуса, пущенной бегом.
На опушке леса у Островно располагались два кавалерийских корпуса и пехотный полк под общим командованием маршала Мюрата. Многочисленная неприятельская артиллерия уже вела сокрушительный огонь по появившимся русским войскам. Остерман разместил войска своего корпуса поперек большой дороги, ведущей к Витебску так, чтобы фланги их упирались с обеих сторон в леса. Последнее обстоятельство было немаловажным. Русский военачальник видел огромное численное превосходство французской кавалерии и недостаток пехоты и поэтому обоснованно полагал, что лес, препятствуя движению конницы, избавит его войска от угрозы обхода с флангов. 11-я и 23-я пехотные дивизии выстроились в две линии в колоннах побатальонно. Готовясь отражать атаки, пехотинцы, звеня шомполами, заряжали ружья, офицеры обнажили шпаги. По приказу А. И. Остермана-Толстого русская артиллерия, пройдя в интервалах между колоннами, расположилась в первой линии и, открыв беглый огонь, вступила в поединок с неприятельскими батареями.
Кавалерийские атаки Мюрата были яростными, он был уверен в скором подкреплении со стороны корпуса Е. Богарнэ, поэтому не жалел сил. Остерман-Толстой и русские воины не рассчитывали на скорое подкрепление, но они защищали Родину, поэтому отбивали неприятеля с удвоенной силой. Французская кавалерия врывалась в их ряды, рубя пехоту и артиллеристов у орудий, в воздухе с адским визгом разрывались гранаты, сея смерть. Но русские батальоны стояли на своих местах так, «как будто с нетерпением ожидали смерти». В то время как Елецкий и Перновский полки мужественно отбивали атаки французской конницы на левом фланге, Кексгольмский полк встречал их в штыки на правом. Дивизия французской пехоты, посланная Е. Богарнэ в помощь Мюрату, не смогла обойти позицию русских с флангов, а с фронта ее атаки также были отражены картечью и штыками.
В самые тяжелые минуты боя русские воины невольно обращали взгляды к своему командиру корпуса, который подвергался одинаковой с ними опасности. Вот ему доложили, что в некоторых батареях «много убитых канониров и поврежденных пушек. „Как прикажете действовать, Ваше Сиятельство?“ Граф, нюхая табак, отвечал отрывисто: „Стреляйте из тех, какие остались“. С другой стороны кто-то докладывал графу, что в пехоте много бьют ядрами людей, не прикажете ли отодвинуться? „Стоять и умирать“, — отвечал граф решительно. Такое непоколебимое присутствие духа в начальнике в то время, как всех бьют вокруг него, было истинно по характеру русского, ожесточенного бедствиями Отечества. Смотря на него, все скрепились сердцем и разъехались по местам умирать», — писал артиллерийский офицер И. Радожицкий, раненный в сражении под Островно.
Глядя на то, как упорно русские «стояли и умирали» на своих местах, французам пришло в голову, что они имеют значительные подкрепления, скрытые за лесом, впереди которого выстроились войска Остермана. К вечеру натиск неприятеля ослабел, ночь прекратила сражение. Уставший, поредевший 4-й пехотный корпус был сменен на позиции 3-й пехотной дивизией П. П. Коновницына и 1-м кавалерийским корпусом Ф. П. Уварова. 10 часов бился у Островно отряд А. И. Остермана, выиграв сутки и предотвратив угрозу неожиданного появления противника перед лицом 1-й Западной армии. Друзья и соратники поздравляли генерала с успехом, кто-то сказал: «Это подвиг, достойный римлян!» В ответ Остерман спросил сердито: «Почему же не русских?»
Через сутки сделалось известно, что армия Багратиона не пробьется к Витебску, поэтому 1-я армия поспешила к Смоленску.
17 июля корпус А. И. Остермана-Толстого вступил в Поречье — первый старинный русский город на пути отступления русской армии. Остерман почувствовал, как дрогнуло его сердце при виде жителей, выбежавших из домов навстречу войскам, как будто они встретили самых близких и дорогих им людей и тут же «предлагавших свою собственность и жизнь для спасения Отечества».
