Герои на все времена

заклинанием, опустился на землю рядом с приготовившим уже бланк штрафной квитанции дорожным полисменом.

Большой рыжий кот, с наслаждением потянувшись, пересек находившуюся в его безраздельном владении крышу и устроился, как ему показалось, в местечке поудобнее.

Ворвавшийся в открытое окно новой комнаты Кристофера ветерок перелистнул страницы лежавшей на столе книги.

«…Уолтер огляделся по сторонам. Прошло более суток с тех пор, как они с Бесс, Паком и Нэн переступили порог этого дома, а он все еще был не в силах поверить, что это не сон.

Сэр Уильям сдержал свое слово. Все обвинения с Пака были сняты, а дом на Черри-лейн снова обрел владельца…

Владельцев.

Конечно, пока еще Бесс не носила фамилию Уайлд, но теперь то был лишь вопрос времени.

Уолтер покачал головой.

Как все же причудливо иной раз тасует колоду жизнь.

Решившись почти год назад на пари, он поставил условием лишь возвращение свободы другу и дома — ему самому, но судьба распорядилась по-своему, ниспослав куда больше, чем он просил. Подарив то, о чем он даже не заговаривал, полагая подобные просьбы несбыточными.

В глазах Уолтера промелькнула улыбка.

Да, судьбе иной раз стоит и подсказать, но, быть может, подчас пожелания сердца — достаточно…»

Ветерок, утомившись читать, захлопнул книгу и, колыхнув на прощание занавески, умчался прочь — по своим делам, дальше.

Через дорогу от дома за номером 8 по Марч-стрит открылась бакалейная лавка.

Новый день начинался.

Мария Широкова ВСЯКОЙ ТВАРИ ЗЕМНОЙ

«…Ибо луньеры — нечисть лесная да горная — суть зверье, плоть людскую поглощающее. Они души не имеют и ни чести, ни закона не ведают. Так изведем же их под корень и не испытаем сострадания…»

Григорий, епископ Реннский и Авьонский. Трактат «Рассуждения о фундаменте града Божия»

1

Луна покидала небосвод.

Рычащий тащился по вырубке, тоскливо наблюдая, как тускло-желтый лик ущербного светила то скрывается за черными стволами, то появляется вновь. И каждый раз опускается все ниже и ниже, к горам. К дому, до которого не добраться.

Рана в боку жгла нестерпимо. Кровь никак не унималась, теплой струйкой стекала по бедру. От боли, терзающей измученное тело, хотелось завыть в голос.

Лес забылся тягучим осенним сном. Рычащий поднял голову, вслушиваясь в ночь, втянул ноздрями запахи. Но уловил только, как с ветвей срываются и падают в прелую листву капли.

Ни лая псов, ни лязга железа. Неужели отстали?

Беглец позволил себе остановиться и тут же пожалел об этом. Озноб, до того еле ощутимый, сотряс все тело от головы до ног. Он слишком долго шел босым по колено в студеной воде. Но как иначе было сбить собак со следа?

Нужно двигаться дальше. Отыскать корень дебряника, он остановит кровь. Выведет заразу из раны. Нужно идти, пока не поздно.

Рычащий, кривясь от боли, сделал шаг. Потом еще и еще. Стало чуточку теплее. Вперед, Рычащий, Белая богиня пока не скрылась, и оберег дает тебе силы. Жаль, что пришлось сменить обличье, но так легче спрятаться, легче укрыться. Вперед.

Он зацепился за осклизлый сучок. Земля вздыбилась навстречу сырыми листьями, ударила жестоко. И беглец понял, что не сможет встать. Ни за что…

Как он поднялся, как и куда брел, Рычащий не помнил. Качался у лица месяц, укоризненно кривил тонкие губы, вились между голыми ветками звезды, со звоном цеплялись друг за друга, разбивались и таяли. Рычащий пытался ловить осколки, но они ускользали, как вода сквозь пальцы. А он все не мог напиться звездного света. Потом месяц оскалился и залаял, и Рычащий понял, что пришла смерть…

Он сидел, привалившись к дереву. Светлело. Вокруг стелился молочно-белый туман, и из него доносилось собачье гавканье. Тянуло дымом и кислятиной.

Утро, безразлично подумал Рычащий. Негнущимися пальцами потянулся к шее, нащупал нить. Дернул. Бечева не поддалась. Тогда Рычащий подтянул ее ко рту и перегрыз.

Лунный камень лежал на ладони. Маленькая частица тела богини. Оберег, отводящий беды, прошедшая сквозь века память предков.

Утро и люди. Рычащий собрался с силами и швырнул оберег прочь, в затянутый белесой пеленой лес.

Лучше земле, чем венаторам. Это было последней мыслью.

* * *

Пламя вздымается высоко, жадно лижет крытые корьем кровли. Дымная гарь затягивает поляну, черные клубы заслоняют бледное солнце. Не видны лица, только смутные тени, которые мечутся и кричат. Он тоже кричит, надрывая горло, что-то злое и страшное.

Как трудно дышать… Слезы катятся по лицу, нет, это капли смолы выступили на горящей сосенке. А жар подступает все ближе. Проклятый дым. Проклятые люди. Проклятое солнце.

Огонь исчезает. Странно, как такое может получиться: только что был огонь и весна, и сразу осень, ночь и пепел. Да, пепел повсюду, влажный после дождя, мягкий и неживой. Деревья тоже мертвые, стоят черными остовами, и лунный свет скользит по обгорелым стволам. Наверное, и филин, что уселся на ветку над головой, тоже не филин вовсе, а какая-то новая напасть.

Он стоит на краю пепелища. Стоит, забыв про оленя, за которым гнался. Про то, что перевалило за полночь и пора возвращаться в горы, с добычей или без. Про то, что пожарище — лихое место.

Он делает шаг вперед. Лапы тонут в золе. Хрустит подвернувшийся уголек. А вот и куча головешек — все, что осталось от кузницы. А дальше еще головни, и дальше, и дальше.

Его дом был посреди поляны, под двумя рябинами. И он идет, словно очарованный лесной нежитью, не замечая, как шевелятся кусты на другом краю пожарища, идет, пока сменивший направление ветер не швыряет в лицо тяжелую вонь псины и резкий рык.

— Парни, луньер!

— Робер, собак, собак спускай!

— Ату его, ату! Держи-и-и…

— Не стреляй, дурень, в Лохмача попадешь…

Огромная тень летит навстречу. Он отпрыгивает, уворачиваясь, волкодав проносится мимо, но уже набегают еще двое. Острая боль пронзает тело…