— Чапаев… — прохрипел неузнаваемо залепленный грязью незнакомец. — Я самый настоящий Чапаев! А никакой не государь-самодержец!
— Получилось… — пробормотал Филимон. — Только не так, как надо… О-о… псы преисподней, что вы наделали!..
Незнакомец вытер лицо ладонями — обнажились рыжие усы и обширная лысина.
— Это не Чапаев! — завопил Огоньков. Третий БАБАХ заставил его замолчать.
— Кто тут звал Чапаева? — грозно вопросил из соседней лужи очередной пришелец. — Я пришел! Я пришел, чтобы сокрушить отпрыска вредоносного шарманщика Фридриха Опельгерцхайзена — Черного Барона Марка Рудольфа! Дайте мне немедленно под командование боевую дивизию, да побольше! Сейчас я кое-кому кровя пускать буду!
— Настоящий… — простонал Филимон.
— Сынок! — забыв обо всем на свете, кроме внезапно прорезавшихся отцовских чувств, закричал я. — Обними папочку!
— Не время, батя! — отстраняя меня, сурово проговорил черноусый Василий Иванович Чапаев собственной персоной. — Сначала врагу хвост под дышло заткнем, потом телячьи нежности пойдут.
— Постойте! Да постойте же! — надрывался Огоньков. — Один Чапаев, который Адольф, уже есть. Другой Чапаев, который Чапаев, тоже имеется! А это что за рыжий лысун? Кто он такой?
— Да кто угодно, — вытирая слезы, буркнул я. — Он у нас универсален. Хоть государем может быть, хоть… Нет, только не Чапаевым. С Василиями Иванычами у нас явный перебор.
— И царь Николашка здесь ни к чему! — ляпнул мой сынок. — Пусть лучше в какого-нибудь революционера обратится. Боец он хороший. Денные кадры никогда лишними не бывают. Ого-го, на Лозовой как он бился! Да он тут любого за пояс заткнет. Главное — ему личину пофактурней придумать. Спартак? Робеспьер? А то и сам Ленин! А что? Чапаевых в вашем мире теперь сколько угодно, а Лениных не хватает… Эй, увечный, хочешь быть Владимиром Ильичом?
— Ленин? — задумчиво переспросил Галина. — Владимир Ильич? Звучит неплохо. А что я должен делать?
Огоньков вдруг просиял. Он метнулся в окаменевшему от обилия Чапаевых Витольду, выхватил у него кинжальчик, прыгнул к Галине-Николаю-Чапаеву и двумя резкими движениями отмахнул у того кончики усов. Плюнул и приклеил их к подбородку лысого — получилась вполне сносная бородка.
— Глядите! — торжественно объявил товарищ комиссар. — Ну? Кто перед вами? Что за чудный дар небес! Нам явлено не мистификационно-поповское, а настоящее пролетарское воскресение! Ленин — жив! Маленько непохож, но это не важно…
— Главное — имидж, а человек приложится, — добавил я.
— Ленин — это кто? — поинтересовался заинтригованный Галина.
— Вождь мирового пролетариата! — торжественно объявил Огоньков. — Ты должен соответствовать великому имени!
— Так что мне теперь делать-то?
— Картавить, — подсказал я. — Кушать чернильницы. Побольше орать — желательно лозунгами. Хочешь парочку подскажу? «Землю крестьянам, заводы рабочим…» Ну и дальше в том же духе. Ничего сложного, а сколько почета и уважения!
— Ленин? — растерянно повторил Галина. — Мировой вождь? Мании такого масштаба у меня еще не было. Соблазнительно, конечно… Ой, кажется, опять началось… расслоение… То есть — г-гаслоение… Ленин! Ульянов! Владимир! Ильич! Это я! Я наконец-то нашел себя самого! Я не собака-ищейка, не ворона, не беременная Галина, не Наполеон, не Александр Македонский, не государь Николай Второй и даже не Василий Чапаев! Я Ленин! Ленин — это круто! Долгой дорогой я шел к осознанию своего «я», но я шел верной дорогой! И вас я поведу вегной догогой, то-вагищи! — вдруг отчетливо закартавил он. — Уга-а-а-а!
— Ленин… — захлопнул рот и почесал в затылке Карась. — Ленин нам нужен… Но этот пузан… Я его . в первый раз вижу! А ежели этот псих не справится?
— Справится, — вздохнул я, не выпуская из объятий родного сынишку. — Ну какая разница-то? У вас и такого нет. Вашего-то Ильича — замочили. Вот Галина и явился — залатать прореху в мировой истории! Хватайте какого дают — и не привередничайте.
Подвальная дверь слетела с петель. Все вздрогнули — в силу последних событий как-то все забыли про неприятеля. В подвал ворвалась кучка легионеров с Бароном во главе и… остановилась, наткнувшись взглядом на нашу компанию.
— Который из них? — напряженно спросил Барон, шаря глазами по присутствующим. — Которому я тут по сопатке дать должен и исполнить пророчество в свою пользу?
— Батя, в сторону! — решительно отодвинул меня Чапай. — Спасибо тебе за все, но… Сейчас не до родственных объятий. Сейчас я этому буржуазному хлыщу керосину под кожу накачаю, чтоб знал, как мой родовой замок захватывать и мамашу тиранить. Дивизия!
— Мы! — в один голос откликнулись Карась и Огоньков.
— За мной!
— Что это? — отступал Барон. — Почему это… Адольф? Ты что стоишь? Ты ведь договор подписывал!
— …Обязуется ни при каких обстоятельствах не наносить физический либо моральный вред вышеозначенному превосходительству… — напомнил я. — Ни больше ни меньше. Я ведь не обещал тебя защищать до последней капли крови, правильно? Так что придется сразиться с настоящим Чапаевым, как и положено по пророчеству. Судьбу, мин херц, не обманешь!
К моему удивлению, Филимон не стал меня одергивать, а захихикал.
— Легион… — обреченно дрожа губами, скомандовал Барон. — Го… готовься к бою…
С двух сторон заклацали затворы.
А на своей щеке я ощутил вдруг поцелуй.
— Прости, Адольф, — шепнула мне на ухо Анна. — Тебе теперь, наверное, нужно возвращаться в свою контору… Большое тебе революционное спасибо от малых Темных народов за все, что ты для нас сделал… Ты хороший парень, но… дорожки у нас с тобой разные… Может быть, если б не война…
Она не стала договаривать. Карась хлопнул меня по плечу:
— Бывай, братуха! Жаль, что уходишь… Нормальный мужик, наш, флотский — я отвечаю! Когда всю буржуазию перебьем, залетай, выпьем, вспомним старое!
— Прощайте, Адольф, — козырнул мне и Огоньков, — Это не ваша война. Но знайте, что мне всегда хотелось бы иметь такого, как вы, союзника на своей стороне. Прощайте!
— Дивизи-я-а! — рявкнул мой сынишка, вздыбив усы. — Стройсь! Петька!
— Слушаюсь! — щелкнул разбитыми каблуками Карась.
— Ага, стань справа! Анка! Стань слева! Огоньков, селедка четырехглазая, прикрывай тылы! Вперед!
И с боевой песней «Ах, мой милый Августин, Августин, Августин!..» Чапаев, окруженный толпой военнопленных, двинулся на Барона, который, зажимая руками уши и суча ногами, кричал:
— Прекратите это мерзкое пение! Невыноси-и-и-имо-о-о-о!!!
— К светлому будущему коммунизма! — рапортовал обретший очередное обличье Галина, бегая взад- вперед по флангам и для окончательного поднятия духа демонстрируя собственную исторически достоверную лысину. — Ах, мой милый Августин! Ах, какое пение! Слушая эту музыку, хочется не гладить по головкам, а бить! Бить! Бить по головкам! Шагом магш из-под дивана! Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить!
За секунду до того, как грянул последний и решительный бой, Филимон схватил меня за руку.
— Что? — обернулся я. — Пусти! Я вместе со своими… накостылять врагу… Посмотри на моего-то! Орел! Залюбуешься! Вот что значит бесовская кровь!
— Тю-тю-тю! — поцокал языком непонятно от чего очень веселый Филимон. — Развоевался! Сказали же тебе — нам тут не место. Вон и Витольд уже собирается плестись в свою контору с повинной башкой и набитой мордой. Мы свое дело сделали, и…
Он взмахнул рогатой головой.
