– В чем дело? – поинтересовался подполковник.
– Разберете? – Я протянул ему обрывок. – Такая вот невеселая информация.
– Альтер… д’хайст, старик был очень огорчен, – вдруг сказал Копф. – Как будто даже не стал иметь ум.
– Закономерно, – жестко произнес подполковник и уронил листок. – Я имею в виду этот случай.
Немец не слышал и продолжал:
– Старик все время сказал… нет, говорил: «Он даже не хотел быть красный»…
– Кто не хотел? – спросил я.
– Я расскажу.
Он стал говорить глуховатым голосом, и, слушая ломаные фразы, я вдруг отчетливо представил узкий мощеный двор и мальчишку, с обидой крикнувшего приятелям, что ему надоела такая игра.
– Я больше не хочу быть «красным», – сказал Вилли. – В его синих глазах накапливались слезы. Франц поморщился от досады: опять не кто-нибудь, а именно его братишка все портил.
Отто вытащил из кармана пластмассовый браунинг и подбросил его на ладони. Потом он сел на ящик из-под сигарет и спросил:
– Какое вы имя носите, пленный? – Он еще надеялся, что Вилли согласится продолжать игру.
– Каждый раз меня делают «красным», – снова сказал Вилли.
– В прошлый четверг «красным» был я! – крикнул Отто, – Что ты хнычешь? Я тоже был «красным».
Отто врал, но понимал, что уличить его нельзя, каждый день мальчишки занимались одной и той же игрой, и все запомнить было трудно.
Вилли молчал и быстро хлопал ресницами, чтобы стряхнуть слезы.
– Я так не играю. К черту! – сказал Отто. Он даже побледнел от злости, и на скулах заметнее сделались редкие веснушки. – К черту! Лучше играть с девчонками, – повторил Отто. Он сунул в карман браунинг, делая вид, что хочет уйти, но не ушел, и снова сел на ящик.
– Слушай, Вилли, у меня есть пятьдесят пфеннигов, – обратился Франц к братишке. – Хочешь, я дам тебе двадцать? Только не хнычь, и будем играть.
– Давай пополам, – возразил Вилли. – Двадцать пять.
– Хорошо. Даже тридцать.
– Давай, – сказал Вилли. – Давай сразу, а то опять скажешь, что истратил.
Франц достал три монетки. Руки у Вилли были связаны за спиной. Франц расстегнул у него нагрудный карман курточки и опустил деньги.
– Подведите пленного, – приказал Отто. Франц щелкнул подошвами сандалий.
– Слушаюсь, господин оберст.
– Сколько вам лет, пленный? – начал допрос «оберст» Отто.
– Девять… то есть девятнадцать.
– Мы вас казним.
Вилли знал из прошлых игр, как должен вести себя «красный». Он встал на колени. Двор в этом месте был немощеным, и земля отсырела после дождика, но Вилли смело опустился на колени. Он понимал, что если играть, то честно.
– Не надо меня убивать, господин оберст, – сказал Вилли. – Я больше не буду воевать против славной германской нации.
– Мы казним вас не сразу, а после суда, – милостиво объяснил Отто.
– Я очень прошу меня помиловать, – тянул Вилли, не поднимаясь с коленей.
– Нет, – сказал Отто.
Франц снял с плеча самодельный автомат и предложил:
– Давай, будто суд уже кончился и пленного приговорили к расстрелу.
– К повешению, – возразил «оберст».
Франц сказал, что пленных не вешают.
Отто не знал, можно ли вешать пленных.
– Надоело расстреливать, – вздохнул «оберст». – Каждый день расстреливаем и расстреливаем.
– Все равно. Вешать – это не по правилам.
– Убейте меня при попытке к бегству, – немного оживился Вилли. – А если мне посчастливится сбежать, будете меня ловить.
– Это тоже не ново, – сказал Отто. – Ну, хорошо… Только надо с тебя снять куртку. Если ты убежишь, в серой куртке тебя трудно будет заметить. Кругом все такое серое.
– Мне холодно, – возразил Вилли и передернул плечами. В узкий проход между домами, – где играли мальчики, залетал сырой ветер. В просвете среди крыш быстро двигались клочковатые серые тучи, иногда накрапывал дождь. Сентябрьский день был близок к вечеру.
