Китти и Гвендолин и те прекратят болтать, однако девицы продолжали беседовать через его голову.
— Откуда Лидия взяла эту ужасную шляпку?…
— Видишь, как Дикки Лоренс смотрит на нее?…
— Сегодня она сказала мне забавную вещь!..
— А почему все-таки брат Дикки примчался домой из Нью-Йорка?…
— Это все из-за юной леди…
Господи Боже мой, есть ли хоть один скандал, о котором не знают эти девицы? Или тайный взгляд, который они не перехватили?
Что они сказали бы, если б узнали, что Роза Коннелли ночевала в его комнате?
Когда преподобный Чаннинг наконец завершил проповедь, Норрис хотел немедленно ускользнуть от сестер, но они упрямо продолжали сидеть, даже когда паства потянулась к выходу.
— О, еще рано уходить! — воскликнула Китти, удерживая пытавшегося подняться юношу. — Отсюда все гораздо лучше видно.
— Что видно? — раздраженно спросил Норрис.
— Рейчел почти повисла на Чарлзе.
— Она с июня его добивается. Помнишь пикник в Вестоне? В поместье его дядюшки? Чарли пришлось сбежать в сад, чтобы спрятаться от нее.
— Почему они сидят? Обычно Чарли пытается тут же исчезнуть.
— А может, Гвен, он вовсе и не собирается сбегать. Может, она и вправду уже заполучила его. Как думаешь, вдруг он именно поэтому и не приезжал к нам в марте? Потому что она уже запустила в него когти!
— О! Они встают. Смотри, как она обхватила рукой… — Китти запнулась. — Что это с ним, скажите на милость?
Двинувшись по проходу нетвердым шагом, Чарлз споткнулся о край скамьи. Немного покачнулся. Казалось, ноги перестали слушаться его, и он медленно осел на пол.
Сестры Уэлливер, одновременно охнув, вскочили со своих мест. Внизу начался хаос — толпа прихожан обступила упавшего Чарлза Лакауэя.
— Пропустите меня! — крикнул Венделл. Театрально всхлипнув, Китти прикрыла рот рукой:
— Надеюсь, с ним ничего серьезного.
Когда Норрис, быстро спустившись вниз, пробрался через толпу, Венделл и Эдвард уже сидели возле Чарлза.
— Все хорошо, — бормотал Лакауэй. — Правда, все хорошо.
— Ты плохо выглядишь, Чарли, — возразил Венделл. — Мы послали за твоим дядюшкой.
— Не стоило говорить ему об этом.
— Ты белый, как полотно. Лежи спокойно.
— О Господи, — застонал Чарлз, — я ничем не смогу загладить это.
Вдруг Норрис обратил внимание на бинт, которым была обмотана левая рука Чарлза. Выглядывавшие из-под повязки кончики пальцев покраснели и опухли. Опустившись на колени, он потянул за бинт.
Чарлз завопил, пытаясь отдернуть руку.
— Не трогай ее! — взмолился он.
— Чарли, — спокойно отозвался Норрис, — я должен взглянуть. Ты ведь знаешь, что должен.
Юноша медленно снял повязку. Увидев под ней почерневшую плоть, Норрис в ужасе вскочил на ноги.
— Чарли, нужно немедленно отвезти тебя домой! — воскликнул он. — Твой дядюшка наверняка знает, что делать.
— С тех пор как он порезался на анатомическом показе, прошло уже несколько дней, — заметил Венделл. — Он видел, что ему становится хуже. Почему, черт возьми, он никому ничего не сказал? Хотя бы своему дядюшке!
— И тем самым признался бы, насколько он неуклюж и несведущ? — отозвался Эдвард.
— Он никогда в жизни не хотел изучать медицину. Бедняжка Чарли был бы абсолютно счастлив, если бы мог просто жить здесь и сочинять стихи. — Стоя у окна гостиной в доме доктора Гренвилла, Венделл наблюдал, как мимо проезжает экипаж, запряженный четверкой лошадей. Накануне вечером в этом доме звучали смех и музыка, теперь же царила зловещая тишина, если не считать доносившихся сверху шагов и треска огня в камине. — У него нет ни малейшей склонности к медицине, и мы все об этом знаем. Кто бы мог подумать, что его дядюшка не станет с этим мириться.
Наверняка это заметили все, подумал Норрис. Не было другого студента, который так неумело обращался бы с ножом, который был бы так не готов к суровой реальности, сопровождающей будущую профессию.
Анатомическая зала — это всего лишь первое представление о том, с чем придется столкнуться врачу. Самые серьезные испытания еще впереди: тифозное зловоние, крики пациентов на хирургическом столе. Препарировать труп — дело пустячное, мертвые не жалуются. Настоящий ужас — в живой плоти.
Они услышали стук в передней. Госпожа Фербуш, экономка, опрометью помчалась по коридору навстречу новому гостю.
— О, доктор Сьюэлл! Слава Богу, вы прибыли! Госпожа Лакауэй сходит с ума, доктор Гренвилл уже два раза пускал Чарлзу кровь, но лихорадка не прекращается, и он очень хочет услышать ваше мнение.
— Я не уверен, что мои навыки необходимы уже сейчас.
— Возможно, увидев его руку, вы решите иначе.
Норрис мельком увидел, как доктор Сьюэлл, неся свою сумку с инструментами, прошел по коридору мимо двери в гостиную, и услышал его шаги на лестнице, ведущей на второй этаж. Госпожа Фербуш собралась было подняться следом, но тут ее окликнул Венделл.
— Как там Чарлз?
Госпожа Фербуш взглянула на них из дверей гостиной и, ничего не ответив, только грустно покачала головой.
— Похоже, все и в самом деле плохо, — пробормотал Эдвард. Сверху доносились мужские голоса и рыдания госпожи Лакауэй.
Нам нужно уйти, подумал Норрис. Мы вмешиваемся в семейное горе. Однако ни один из его товарищей не собирался уходить, даже несмотря на то, что день клонился к вечеру, а горничная принесла очередной чайник чая, очередное блюдо с пирожными.
Венделл не притронулся к ним. Откинувшись на спинку кресла, он сосредоточенно глядел в огонь.
— У нее была родильная горячка, — произнес он вдруг.
— Что? — спросил Эдвард. Венделл перевел на него взгляд.
— Я имею в виду труп, который Чарлз препарировал в тот день, когда порезался. Это была женщина. Доктор
Сьюэлл сказал, что она умерла от родильной горячки.
— И что же?
— Ты видел его руку. Эдвард кивнул.
— Ужасное рожистое воспаление.
— Это гангрена, Эдди. Теперь он в лихорадке, а его кровь заражена тем, что Чарлз занес в нее, слегка поранившись ножом. Думаешь, эта женщина случайно умерла от молниеносной лихорадки?
Эдвард пожал плечами.
— Многие женщины умирают от нее. В этом месяце больше, чем обычно.
— И большинство из них лечил доктор Крауч, — тихо проговорил Венделл, а затем снова уставился на огонь.
Они услышали, как на лестнице загрохотали тяжелые шаги. В дверях гостиной возник доктор Сьюэлл, его мощная фигура загораживала весь проем. Оглядев трех молодых людей, сидевших в гостиной, он сказал:
— Вы, господин Маршалл! И господин Холмс тоже. Вы оба подниметесь наверх.
