чувствовать себя как дома. Добыча не заставила себя долго ждать, зверь прямо бежал на ловца. К Лиссабону тянулась целая вереница кораблей, груженных всевозможными припасами для флота. Они методически перехватывались, команда отпускалась на берег, корабли с грузом уничтожались. Такому же систематическому уничтожению подвергалась вся богатая рыбная торговля вдоль берегов — рыбачьи лодки и сети. А корабли все шли еще и еще. «Если богу будет угодно послать нам провиант и воды, — писал Дрейк министру Уолсингэму, — и если позволят ветер и непогода, вы, вероятно, будете получать о нас еще вести отсюда, из-под мыса Сан-Висенте». Таким образом было уничтожено до ста судов. Около половины груза приходилось на пустые бочки и обручи к ним. Небольшая находка, казалось бы, но через год эта деятельность Дрейка дала, как увидим ниже, самые гибельные для испанцев результаты.
Пока небольшие суда делали у мыса Сан-Висенте свое дело, сам Дрейк с боевыми судами подошел к Лиссабону и стал у мыса Каскаэс, милях в двадцати от города. Там должны были находиться главные силы испанского флота и боевые припасы, и провиант. Что если повторить прием, примененный в Кадисе, и уничтожить эту армаду надолго, быть может навсегда? Но это значило бы ослушаться категорического наказа, а в случае неудачи — навлечь на себя опасный гнев королевы. Вероятно, Дрейк надеялся, что, находясь здесь, у самых ворот Лиссабона, после такого опустошения, произведенного в Кадисе и у берегов Андалузии и Португалии, он одним своим присутствием вызовет старого адмирала Санта-Круса на бой. Но этого не случилось: все было тихо. Дрейк не выдержал и послал адмиралу сказать, что он здесь и готов обменяться с ним десятком-другим выстрелов, на что Крус ответил, что он не готов и не имеет на такую встречу поручения от своего короля. Это было на самом деле не совсем так: король требовал, чтобы дерзкие грабители были отброшены от берегов Испании, но корабли стояли на якорях без команды, без артиллерии, припасы не были погружены, и Санта-Крус тщетно требовал, чтобы и люди, и деньги ему были наконец даны. Если бы Елизавета разрешила безумному смельчаку ворваться в устье Тахо, морская история Англии обогатилась бы лишним эпизодом, который, вероятно, был бы гораздо ближе к феерии, чем к действительности.
Но этого не случилось, и надо было с грустью удаляться от счастья, которое казалось так близко и возможно. Но и это был еще все-таки не конец. В заключение, по обычаю прежних экспедиций, Дрейк хотел подать третье блюдо — не сладкое, а золотое. От Лиссабона он повернул к Азорским островам, мимо которых шла тогда дорога на Ост-Индию. У него были сведения о большом карраке17 с ценным грузом, который ждали из Ост-Индии. 9 июня он подстерег его близ острова Сан-Мигель и без большого сопротивления взял. Груз оказался таким, что каждый из команды, как выразительно говорится в описании, «считал свою судьбу устроенной». Хроники рассказывают, как люди в праздничных платьях стекались к рейду Дармута, чтобы посмотреть на славного народного героя и на диковинного громадного «Филиппа», притащенного им на буксире. Это был первый каррак, перехваченный на пути из Восточной Индии, и португальцы сочли дурным предзнаменованием, что он носил имя их короля. Взятие «Филиппа» заставило и англичан, и голландцев обратить внимание в сторону Ост-Индии, где до тех пор безраздельно царили португальцы.
VII. «НЕПОБЕДИМАЯ АРМАДА»
Оскорбление, нанесенное Дрейком, Филипп воспринял болезненно. Его медлительность сменилась упрямым нетерпением начать военные действия немедленно, так что адмиралы с трудом сдерживали его пыл. Англию надо наказать. Настоящей войны, конечно, не будет. Достаточно, чтобы Непобедимая армада показалась у ее берегов во всем своем величии. В его фанатической голове сложился вопреки адмиралам собственный план действий. Флот должен пройти к Дюнкерку, соединиться там с войсками Фарнезе, действовавшими против восставших голландцев, и прикрыть переправу этой тридцатитысячной регулярной армии в Англию. Напрасно и сам Фарнезе, и старый опытный адмирал Санта- Крус убеждали Филиппа, что сначала надо уничтожить английский флот и потом уже на свободе переправить в Англию сухопутную армию. Филипп оставался непоколебим. Всем этим делом, совершающимся во славу бога за торжество правой веры над ересью, будет руководить он сам за тысячу верст из своей кельи в Эскуриале. Но одно было ясно: набег Дрейка сделал невозможным отплытие армады в 1587 году: слишком много было нанесено повреждений и сожжено провианта и судов.
В конце февраля 1588 года, когда все было готово к выступлению, назначенный главнокомандующим всей экспедиции адмирал Санта-Крус неожиданно скончался. И Филипп, после долгих поисков преемника ему, остановил свой выбор на человеке, который меньше, чем кто бы то ни было был пригоден для предназначенной ему высокой роли. Это был герцог Медина Сидония, знакомый нам по Кадису Рыцарь печального образа. Напрасно герцог просил освободить его от непосильного бремени, указывая на то, что он совершенно незнаком с морским и вообще боевым делом и сильно подвержен морской болезни, что он никогда не бывал там, где ему придется вести войну, — в Ла-Манше, и что он совершенно чужд всякой политике. Филипп настоял на своем. Герцог был настолько родовит, что, по испанским понятиям о родовой чести, ему можно было подчинить с уверенностью в послушании любого офицера и, главное, он казался Филиппу подходящим слепым исполнителем его предначертаний.
20 мая 1588 года эта удивительная Непобедимая армада под начальством человека, который умолял отпустить его на свободу, поплыла — и начались ее злоключения. Буря трепала и разбрасывала ее суда; интенданты по обыкновению своеобразно поняли свою задачу: провиант оказался негодным, солонина и рыба протухли, бочки с водой, сделанные из свежего дерева, дали течь, воды не хватило (вот где сказалась прошлогодняя деятельность Дрейка!); среди экипажа развилась дизентерия. Пришлось зайти в Карунью, обновить там запасы, пополнить убыль в людях и дождаться сбора разбросанных судов. Главнокомандующий доносил королю, что видит в этом признак божьего гнева и советует вернуть флот домой.
Между тем в самом флоте царило приподнятое настроение. Люди шли словно в новый крестовый поход. Солдатам и матросам внушили мысль, что они идут освобождать несчастный народ от еретической тирании. Всей эскадре был придан какой-то церковно-монастырский вид.
Все участники перед выступлением в поход были у исповеди и причастия; под угрозой строгой кары среди них запрещены были брань, ссоры, карточные игры. Главные боевые корабли названы были именами апостолов и святых. На мачте адмиральского судна «Мартин» развевался королевский штандарт с изображением Христа и богоматери и с девизом: «Восстань, господь, и защити дело твое». Но лучше всего религиозный характер этой экспедиции сказывается в том, что на ста тридцати ее кораблях было сто восемьдесят священников вместе с самим великим инквизитором и только 85 врачей и их помощников.
Что делалось тем временем в Англии? Там не было этих молебнов и водосвятий; во флоте, вероятно, ругались, как всегда; но зато было сосредоточенное, строгое и вместе с тем трезвое религиозное настроение и воля к победе, которая дается только готовностью защищать родную землю. Для англичан наступил один из тех исторических моментов, когда решается судьба народа.
Елизавета как будто не понимала всей серьезности положения и продолжала до последней минуты верить в возможность дипломатического соглашения. Все приготовления к встрече врага были, можно сказать, вырваны у нее после долгих и настойчивых просьб. Она противилась мобилизации тех тридцати кораблей, которые одни имели боевое значение в английском флоте. Своей скаредностью она сделала упрек Дрейку за то, что он тратит столько пороху на «простую практику», то есть на учебную стрельбу. Пороху выдавалось на полуторадневный срок. Не лучше было и с продовольствием. Оно выдавалось на четыре недели; причем запас обновлялся за неделю до окончания срока, так что флот, ждавший врага с минуты на минуту, рисковал быть вынужденным выйти в море, имея запасов всего на несколько дней, как это и случилось. Бывали дни и недели, когда матросы сидели на половинном рационе. В одну из таких минут, за несколько дней до битвы, командующий эскадрой граф Говард, очевидно потеряв терпение, обратился к королеве с мольбой «ради Иисуса Христа подумать о несчастном положении храбрецов, которые охраняют ее честь и ее трон». Другое тревожное и настойчивое требование присылки провианта заканчивалось словами: «Но хотя мы и голодаем, мы все же идем вперед навстречу врагу».
Главные силы английского флота находились в Плимуте — около семидесяти кораблей, из которых лишь половина имела боевое значение; остальные были судами каботажного плавания. Здесь собрались лучшие английские адмиралы: Дрейк, Хокинс, Фробишер. Главное командование было поручено родственнику королевы, лорду Говарду. Неделя проходила за неделей, но армада, давно вышедшая из Лиссабона, все не появлялась. Дрейк томился вынужденным бездействием и несколько раз просил королеву разрешить ему найти испанцев в их гаванях и попытаться повторить маневр Кадиса, но каждый раз получал отказ. Под его
