Риццоли сидела за рабочим столом, уставившись в письмо Уоррена Хойта, написанное аккуратным почерком, с четко выдержанными полями и ровными строчками. Хотя оно было написано чернилами, в нем не было ни единой помарки, ни одного зачеркнутого слова. Каждое предложение было тщательно выстроено и только потом перенесено на бумагу. Она представила, как он склонялся над этой страницей, как его тонкие пальцы сжимали ручку, как скользила по бумаге его кожа, и ей вдруг нестерпимо захотелось вымыть руки.
В женской комнате отдыха она тщательно намылила руки и принялась скрести их, пытаясь стереть его следы, но даже и после того как руки были вымыты и высушены, она все равно чувствовала себя заразной, словно яд его слов просочился сквозь кожу. А впереди были другие письма, и значит, ей предстояло впитать еще больше отравы.
В дверь постучали, и она вздрогнула.
— Джейн? Вы здесь? — Это был Дин.
— Да, — отозвалась она.
— Я приготовил видеомагнитофон в зале совещаний.
— Сейчас буду.
Она посмотрела на себя в зеркало и осталась недовольна тем, что увидела: усталые глаза, затравленное выражение лица. «Не позволяй ему видеть тебя такой», — приказала она себе.
Риццоли открыла кран, умылась холодной водой и промокнула лицо бумажным полотенцем. Потом выпрямилась и сделала глубокий вдох. «Уже лучше, — подумала она, глядя на свое отражение. — Никогда не показывай слабость».
Она вошла в зал совещаний и по-деловому кивнула Дину.
— Ну, готово?
Телевизор был уже включен, и горела красная лампочка видеомагнитофона. Он взял пакет, который им передала О'Доннелл, и достал оттуда видеокассету.
— Датировано седьмым августа, — сказал он.
«Всего три недели тому назад», — подумала она, чувствуя себя неуютно, оттого что мысли и образы, которые ей предстояло услышать и увидеть, были столь свежими.
Она села за стол, приготовила ручку и блокнот для записей.
— Начинайте.
Дин вставил кассету и нажал на кнопку воспроизведения записи.
Первой, кого они увидели, была О'Доннелл с идеальной прической, на фоне белой стены тюремного пропускного пункта, до неприличия элегантная в своем голубом трикотажном костюме.
— Сегодня седьмое августа. Я нахожусь у здания тюрьмы «Соуза-Барановски» в городе Ширли, штат Массачусетс. Цель моего визита — интервью с мистером Уорреном Д. Хойтом.
Экран погас, и уже через мгновение появился новый образ — лицо настолько омерзительное, что Риццоли в ужасе отпрянула. Кому-то другому внешность Хойта могла показаться обычной, ничем не примечательной. Его светло-коричневые волосы были аккуратно подстрижены, а лицо выражало полное смирение. Арестантская роба синего цвета мешковато висела на его стройной фигуре. Те, кто знал Хойта в повседневной жизни, описывали его как вежливого и услужливого человека; такое же впечатление он производил и на экране: безобидный и вполне симпатичный молодой мужчина.
Его взгляд сместился в сторону. Они расслышали скрип стула, а вслед за этим и голос О'Доннелл:
— Тебе удобно, Уоррен?
— Да.
— Тогда начнем?
— Как скажете, доктор О'Доннелл. — Он улыбнулся. — Я никуда не тороплюсь.
— Хорошо. — Опять скрипнул стул, и О'Доннелл откашлялась. — В своих письмах ты уже рассказал кое-что о своей семье и детстве.
— Я постарался представить полную картину. Думаю, вам будет важно знать все аспекты, чтобы понять, кто я такой.
— Да, я ценю твою откровенность. Мне нечасто выпадает возможность взять интервью у человека с такой отменной памятью и столь заинтересованного в выяснении причин собственного поведения.
Хойт пожал плечами.
— Ну, познать собственную жизнь всем важно. Иначе и жить не стоит.
— Иногда самоанализ заводит слишком далеко. Это своего рода защитная реакция. Давай попытаемся отделить интеллект от голых эмоций.
Хойт сделал паузу. А потом с легкой насмешкой в голосе произнес:
— Вы хотите поговорить со мной о чувствах?
— Да.
— О каких-то конкретных чувствах?
— Я хочу знать, что заставляет человека убивать. Что влечет его к жестокости. Мне интересно, какие мысли посещают тебя в этот момент. Что ты чувствуешь, когда убиваешь другого человека.
Он какое-то время молчал, словно обдумывая ответ.
— Это не так легко описать.
— Попытайся.
— Во имя науки? — В его голос вернулись насмешливые нотки.
— Да. Во имя науки. Так что ты испытываешь?
Долгая пауза.
— Удовольствие.
— Выходит, убийство доставляет тебе удовольствие?
— Да.
— Опиши это состояние.
— Вам действительно хочется это знать?
— Это ключевой вопрос моего исследования, Уоррен. Я хочу знать, что ты испытываешь, когда убиваешь. Это не праздное любопытство. Мне необходимо знать, проявляются ли у тебя симптомы, характерные для неврологических аномалий. Например, головные боли, странные запахи или вкусовые ощущения.
— Запах крови мне очень нравится. — Он сделал паузу. — О, мне кажется, я вас шокировал.
— Продолжай. Расскажи мне про кровь.
— Вы знаете, я ведь работал с ней.
— Да, я знаю. Ты был лаборантом-технологом.
— Люди думают, что кровь — это просто красная жидкость, циркулирующая в наших венах. Как моторное масло. Но на самом деле это сложное вещество, и ее формула для каждого человека индивидуальна. Кровь уникальна. Так же, как уникально каждое убийство. И нет такого, которое можно было бы описать как типичное.
— Но все они доставляли тебе удовольствие?
— Некоторые в большей степени.
— Тогда расскажи о том, которое больше всего запомнилось. Есть такое?
Он кивнул.
— Да, есть одно, о котором я чаще всего думаю.
— Чаще, чем о других?
— Да. Оно не выходит у меня из головы.
