задержан капитан дальнего плавания с пачками купюр в госзнаковских упаковках».
Министр был уверен, что за рубежом находятся более 10 млрд рублей. На это Войлуков, отвечающий в Госбанке за денежно обращение заметил: «Чепуха все это, выдумки КГБ! Хотя фальшивых денег стало действительно больше, в страну разрешили ввоз различного копировального оборудования, даже без регистрации, вот и пошли подделки! В глубинке, на рынке они даже проходят».
ВОЙЛУКОВ А.В.: в апреле или мае 1990 года меня вызвал к себе Геращенко. Виктор Владимирович сказал:
«Меня вызывал в Минфин В.С. Павлов и предложили готовить обмен 100-, 50- и 25-рублевых купюр». я удивился: «Что они там все, одурели?!» Оказалось, что кураторы из КГБ доложили Горбачеву, что готовится крупная диверсия из-за рубежа с нелегальным ввозом денег, вывезенных за последнее время из СССР.
Делать нечего, мы с Геращенко написали совместную записку, адресованную Н.И. Рыжкову, поехали с ней к Павлову. Он с нами согласился, записку отправили. Однако Николай Иванович затих, и так продолжалось до октября. Реформа, кстати, первоначально планировалась на ноябрь 1990 года. Мы уже печатали 50- и 100-рублевки, и нам удалось убедить В.С. Павлова и заместителя председателя Совета Министров СССР Ю.Д. Маслюкова, что 25-рублевые купюры составляют основной объем денежной массы страны и их обмен слишком хлопотное дело — в экономике коллапс наступит.
Центральный банк всегда вел подробный статистический учет денег, выпускаемых в обращение и возвращающихся через кассу. Да, выезд в соцстраны Восточной Европы стал почти свободным, сфера обращения рубля из-за этого расширилась. Люди едут туда с рублями, там их с удовольствием принимают в оплату товаров, затем эти рубли возвращаются к нам с туристами из этих стран. По нашему мнению, это не значило, что за границей гуляют громадные деньги и что обмен в жесткие сроки отсечет большие суммы и даст государству серьезный доход. Все это соответствует нормальному процессу товарного обмена, и нечего огород городить!
Но нашу аргументацию не приняли — решили все-таки произвести обмен 50- и 100-рублевок. Сказали: черт с вами, давайте проведем обмен, проверим, кто из нас прав. Получился своего рода профессиональный спор…
Арнольд Васильевич сказал: «Мы сейчас печатаем новые купюры, как раз этого достоинства. Такого же вида, но более защищенные. На них будет не 7, а 9 защитных знаков. К Новому году мы сможем провести замену!»
Но великий экономист Маслюков (он ведь скорее инженер, хотя и весьма разумный) спрашивает: «А как быть с купюрой в 25 рублей?»
Войлуков даже руками замахал: «Не-е-ет! Ни в коем случае ее менять нельзя — это у нас самая распространенная банкнота!» Мы бы в этом случае просто захлебнулись при проведении обмена в жесткие планируемые сроки. «Хотя и обмен больших купюр мало что даст!» — добавил он.
Пока печатали эти купюры, слухов не было совсем. Ну, возят инкассаторы новые деньги в хранилище, они практически такие же, как были. Наконец, от руки (чтобы не поручать никому печатать) написали записку (у Войлукова очень красивый почерк) с предложением вечером в понедельник, 21 января, объявить в телевизионных новостях об обмене денег. О ней в Госбанке знали четыре человека: я, Войлуков и два его заместителя — Александр Васильевич Юров и Зоя Александровна Петрова.
Обмен предлагали провести за три дня, имея в виду, что у нас будут про запас пятница и суббота. В эти дни предлагалось выдать зарплату уже новыми деньгами. Специально подгадали, что в эти дни больше всего выдается зарплат, в частности военным.
Все это перед Новым годом согласовали с Рыжковым, объяснили ему порядок действий. Потом передали текст «перестроечнику» — Михаилу Сергеевичу. И вот где-то там записка была распечатана в нескольких экземплярах. В аппарате ЦК решили, что неудобно генеральному секретарю подавать пятистраничную бумагу, написанную от руки, — так произошла утечка информации.
О скрытности операции говорит и такой факт: об обмене денег не знал даже первый заместитель председателя правления Госбанка В.Н. Куликов. Во вторник утром он обратился к нам с Войлуковым возмущенно: «Ну и бл…и вы! Я получил ордер на «Волгу». Только снял деньги со счета! И куда я сейчас с ними пойду?!» Надо сказать, что речь его была еще более эмоциональная. Для таких «обманутых» коллег нам пришлось даже открыть специальную кассу, что, кстати, никак не противоречило общим правилам обмена денег.
ВОЙЛУКОВ А.В.: Все готовилось в режиме строгой секретности. Но как-то поздно ночью, часов в 12, возвращаюсь домой, вдруг звонок в машину: «С вами будет говорить товарищ Крючков». Соединяют. «Слушай, Арнольд, а что если нам поменять в этих указаниях то-то и то-то?» — спрашивает тогдашний глава КГБ. Я отвечаю: «Я ничего обсуждать не буду, у меня телефон не защищен». «А что же ты ездишь с незащищенным телефоном?» — удивляется Крючков и продолжает говорить. Я ему: «Прекратите, я сейчас вернусь на Лубянку или Неглинную, и продолжим разговор».
Был еще случай: когда инкассаторы перевозили новые купюры в денежное хранилище, в них врезалась другая машина. Когда открывали заднюю дверцу, вывалился один из ящиков с деньгами и разбился. Инкассаторы могли лицезреть перевозимый товар. Новые 100-рублевки были похожи на прежние купюры, но все-таки отличались — как я говорил, их защита была выше.
ВОЙЛУКОВ А.В.: Вскоре произошла утечка информации. Надзирающий прокурор Гознака на пермской фабрике увидел новые купюры и разболтал секрет, появились заметки в печати, началась паника. я позвонил Павлову и предложил ложиться на дно и отложить операцию на 7 января. Так и сделали, дав соответствующее опровержение. Перед назначенным сроком Горбачев заявил, что он занят, и просил перенести обмен еще на неделю.
Накануне дня предполагаемой публикации о реформе я встретился с начальником отдела бухгалтерского учета и контроля эмиссионных операций В.Е. Кондратенко и ее заместителем Н.А. Ереминой и вручил им рукописное послание с просьбой проверить правильность указанных мною проводок. узнав об очередном переносе, дал им новое указание: «Валентина Евгеньевна, забудьте на неделю все, что я вам говорил».
Больше никто об обмене не знал. Прямо перед его проведением Виктор Владимирович предложил послать в наиболее важные регионы (Белоруссию, Украину, среднеазиатские республики и др.) зампредов правления Госбанка для контроля за проведением мероприятия. Следовало придумать приемлемое объяснение для одновременной посылки в командировки большого числа начальников. Объяснили все какой-то специальной проверкой, то ли проведения расчетов, то ли по кредитной практике. 22 января, во вторник, собрали всех зампредов и объявили, что вылетать им следует в тот же день.
И вот в среду мне звонит И.В. Левчук и пеняет мне: «Арнольд, ты что делаешь? У меня в сейфе деньги лежат!» За ним из Таджикистана звонит Ю.А. Хомацкий, жалуется: «У меня заначка от жены в сейфе лежит, что, не мог сказать?» Накануне обмена, часов в 8 вечера, Рыжков собрал своих замов, доклад делал Геращенко, меня оставили в приемной ждать. Помню, бежит опаздывающий С.А. Ситарян, спрашивает, зачем собрали, я ответил: «Скоро сам узнаешь» Вышел после совещания Степан Арамаисович, дуется: «Не мог намекнуть, сберкассы уже закрылись».
После объявления произошла людская суматоха. Наибольшее неудобство обмен принес тем, кто был в это время вне пределов страны. Те же, кто столкнулся с необходимостью обмена большого количества купюр, в основном нашли выходы из трудного положения. Вечером в понедельник на Центральном телеграфе образовались большие очереди. Люди, в основном представители кавказских республик, отправляли сами себе денежные переводы старыми купюрами. Московские рестораны, особенно привокзальные, наторговали на такие суммы, как будто истратили в этот день несколько месячных запасов продуктов. Парк культуры и отдыха в Кишиневе продал пятидесятикопеечных билетов на огромную сумму — столько людей парк не вместит, даже если они вплотную друг к другу встанут! Так что кто хотел — лазейки
