инфляции образца 1992–1994 годов в 1998–1999 годах он превратился в некое подобие монетаристского ястреба. Никакой излишней денежной эмиссии, умеренность, аккуратность, сдержанность — вот ведущие принципы политики, проводившейся им теперь.
Причину невероятной метаморфозы, случившейся с Геращенко, следует, видимо. искать в изменении политической обстановки в стране. Одно дело — работать председателем ЦБ при враждебном для него правительстве Гайдара, при президенте Ельцине, бывшем для него воплощением абсолютного зла. И совсем другое дело — работать председателем ЦБ бок о бок с Примаковым, своим многолетним коллегой по спецслужбам. <… >
Конечно, можно сказать, что они оказались счастливыми баловнями судьбы, не вполне понимавшими ни того, что происходит в экономике, ни того, что надо делать. Но, мне кажется, это не вполне справедливо. По крайней мере испортить, остановить, прекратить можно было какой угодно экономический бум. И советчиков, как это сделать, было немало. Да, в общем, и взгляды самих руководителей больших надежд не оставляли. Но — не остановили, не прекратили и не испортили! <… >
Удивительно, каких результатов удается добиваться, если граждане, в том числе и во власти, работают на себя, на свою политическую силу, на свою организацию, на свою власть. <… > Одним из наиболее важных наблюдений для меня тогда стало осознание того, что грамотная экономическая политика в принципе может проводиться и в нашей стране.
Илларионов А. Слово и дело // Континент. № 134. 2007.
Жизнь продолжалась. Когда предложили выбираться в Думу, пошел с интересом: сиди, ничего не делай и повышай свой кругозор. К тому же я понимал, что в законах много дырок и мой опыт может пригодиться при их доработках. На предложение еще и помогать фракции «Родина» я тоже охотно согласился, готов был делать все что потребуется. Если, конечно, будут спрашивать. Однако никто за помощью ко мне так и не обратился.
Вскоре я понял, что никому в Думе не нужен, тем более что запихнули меня в Комитет по собственности, в которой я мало понимаю. Поэтому, когда появилось предложение возглавить наблюдательный совет «Юкоса», я согласился.
Часть 9
Эпилог
Глагол «ишачить», он из наших мест,
И я подобно ишаку с печалью,
Задрав башку, к созвездию причалю.
Среди миров в мерцании светил
Ни сена клок, ни ангел не гостил.
Но есть на свете звездочка одна,
И вновь ишачить мне велит она.
Первой моей любовью была француженка — Симона Синьоре. Я как увидел ее на экране, так сразу и влюбился. Но потом было уже не до нее. Поступил в финансовый институт и в конце первого курса «положил глаз» на свою будущую жену — Нину Дроздкову, но подруливать к ней начал только на третьем курсе — все присматривался. По свиданиям мы особенно и не бегали.
Нина в институте прекрасно училась, увлекалась комсомольской работой, получала стипендию, а мне и стипендии не платили. Хрущев ввел тогда положение, что стипендию получают только те, у кого доход семьи не дотягивает до какого-то уровня. А мой отец работал преподавателем в вузе, сестры же — они были на пять лет старше меня — уже окончили институты и тоже работали. Стало быть, на нас, троих оставшихся детей и маму, доход был по понятиям того времени достаточным. Поэтому родитель мне каждый месяц платил 22 рубля — сумму, которую в качестве стипендии получали студенты первого-второго курсов МФИ. Иногда в конце месяца мне приходилось обращаться к отцу: «Пап, дай 5 рублей авансом до следующего платежа…»
Поскольку я играл в баскетбол с 14 лет за команду «Пищевик», а затем за финансовый институт, свободного времени у меня было мало. В общем, как-то мы с Ниной без больших свиданок поняли, что будем вместе. Поженились мы в июле 1960 года, сразу после окончания вуза. Так что скоро золотая свадьба!
После окончания вуза жена работала кредитным инспектором районного отделения Госбанка в Москве, подавала большие надежды, могла стать управляющим районного отделения банка — все шло к тому, но поработать по специальности ей довелось только первые пять лет, пока мы не уехали в декабре 1965 года в Лондон. Пошли семейные заботы, и Нине Александровне, видевшей меня дома лишь по вечерам, все домашние заботы пришлось взять на себя.
Работая бухгалтером, экспертом, я получал 125 рублей в месяц. Первую большую семейную покупку — диван-кровать, взамен нашей узкой панцирной койки, — мы купили, сложив две наши первые получки плюс немножко заняв у родителей. Этот диван мы потом еще лет тридцать возили по Москве с места на место, и он служил нам верой и правдой — такое было качество. Когда мне нужно было купить костюм, я у отца занимал деньги и в течение года отдавал. И еще на работе была так называемая касса взаимопомощи, там можно было в случае чего перехватить до получки.
В Москве первое время мы жили в двухкомнатной квартире родителей супруги в районе Колхозной площади, поэтому приходилось энную сумму отдавать на питание. В то время у нас вопросов, кто рулит домашним бюджетом, вообще не возникало, поскольку мы деньги отдавали в общий котел, которым заведовала теща. Мебели, кроме дивана, мы не покупали, так что больших расходов не было. Тратились больше на одежду, на билеты в театр. Ну а когда я уже поехал работать в Лондон, в Моснарбанк, там, конечно, жизнь была комфортнее, хватало и на еду, и на тряпки. И, как любому другому «товарищу», не важно, на какую должность посланному за границу, хотелось, естественно, к концу трехлетнего срока накопить чеков «Внешпосылторга» на машину, и чтоб еще осталось на одежду из «Березки». В Англии деньги были у жены. Я, правда, оставлял себе что-то. На представительские расходы, так сказать. Не будешь же у жены просить два фунта, чтобы пойти с англичанином после работы в паб пива попить. Но домашний бюджет вела жена. Когда же меня отправили в Германию, она жила с детьми в Москве.
Когда я стал председателем Госбанка СССР, мой оклад увеличился до 800 рублей. Жена всегда знала, сколько я отдам ей в аванс и сколько в получку. Сто рублей оставлял себе на карманные расходы. Просчитывать и планировать расходы стало уже несложно. При этом мы никогда не тратили больше, чем зарабатывали. Большую заначку я позволял себе оставить, скажем, получив квартальную премию. Ее можно не всю отдать, а по справедливости поделить.
А бывали ведь премии неожиданные. Вот, помню, в 1972 году нам дали государственную награду… Ну и к ней премию, конечно. Так награду-то я жене показал, а премию — нет. Тем более там, знаете, история такая была.
В этом (том) году в стране был неурожай, и выделили много золота на покупку пшеницы в США; у них-то как раз урожай был большой. Переговоры, покупка, транспортировка, то-се… И тех, кто в этом деле был задействован, премировали. Мы между собой эту премию называли «премия за неурожай». Ну, «премию за неурожай» сам бог велел жене не «расшифровывать»! Как-то к нам пришли друзья и спрашивают хозяев: «А вы знаете, что в Москве уже евроремонты делают?» На что мы им ответили: «Ну и пусть делают». В начале 2000-х годов в газете «АиФ» вышел рейтинг богатых политиков. Нина Александровна приехала к родным под Тверь. Поездка была омрачена: местные дамы бурно трясли газетой:
