— Извините за вторжение, — сказала она. — Я доктор Айлз, судмедэксперт.
— Судмедэксперт? — недоуменно произнес доктор Юэнь. — Вам не кажется, что ваш визит несколько преждевременен?
— Детектив, возглавляющая расследование, попросила меня проведать вашу пациентку. Вы ведь знаете, что была еще одна жертва.
— Да, слышали.
— Завтра я провожу ее вскрытие. И мне хотелось бы сравнить характер ранений, нанесенных обеим жертвам.
— Думаю, вам мало что удастся увидеть. Во всяком случае сейчас, после операции. Вам лучше бы взглянуть на рентгеновские снимки и томограмму, которые мы сделали при ее поступлении.
Маура посмотрела на пациентку и вынуждена была признать, что доктор прав. Голова Урсулы была плотно забинтована, и стараниями хирурга раны изменились. Жертва находилась в глубокой коме и была подключена к аппарату искусственного дыхания. В отличие от хрупкой Камиллы, Урсула была женщиной полной, ширококостной и массивной, с простым круглым лицом — вылитая жена фермера. Трубки внутривенного вливания оплетали ее мясистые руки. Левое запястье обхватывал медицинский браслет с надписью «Аллергия на пенициллин». Правый локоть был обезображен уродливым шрамом, толстым и белым — следствие старой травмы. «Сувенир из заграничной миссии?» — задалась вопросом Маура.
— В операционной я сделал все возможное, — сказал Юэнь. — Теперь будем надеяться, что доктору Сатклиффу удастся предотвратить осложнения.
Маура посмотрела на врача с конским хвостом, и тот, кивнув, улыбнулся.
— Я Мэтью Сатклифф, лечащий врач, — сказал он. — Она не была на приеме вот уже несколько месяцев. До недавнего времени я даже не знал, прикреплена ли она к госпиталю.
— У тебя есть телефон ее племянника? — спросил Юэнь. — Он мне звонил, а я забыл записать его номер. Он сказал, что свяжется с тобой.
Сатклифф кивнул.
— Конечно. Будет проще, если с семьей буду общаться я. Кому как не мне знать о состоянии ее здоровья.
— И каково оно сейчас? — поинтересовалась Маура.
— Я бы сказал, по медицинским показаниям, стабильное, — ответил Сатклифф.
— А по неврологии? — Маура взглянула на Юэня.
Тот покачал головой.
— Пока рано что-либо говорить. Операция прошла нормально, но, как я только что говорил доктору Сатклиффу, даже если она придет в сознание — а этого может и не произойти, — скорее всего она не вспомнит подробностей нападения. Ретроградная амнезия часто сопутствует травмам головы. — Он отвлекся на пиликанье своего пейджера. — Прошу прощения, но мне нужно сделать звонок. Доктор Сатклифф посвятит вас в историю болезни. — С этими словами он стремительно удалился.
Сатклифф протянул Мауре стетоскоп.
— Можете осмотреть ее, если хотите.
Доктор Айлз взяла стетоскоп и подошла к койке. Какое-то мгновение она просто наблюдала за дыханием Урсулы. Ей редко приходилось осматривать живых; и сейчас она пыталась вызвать в памяти свои клинические познания, смущаясь оттого, что доктор Сатклифф может понять, насколько беспомощной она ощущает себя перед телом, в котором еще бьется сердце. Она так долго работала с мертвыми, что испытывала дискомфорт от предстоящего осмотра живого организма. Сатклифф стоял в изголовье кровати, Маура испытывала неловкость в присутствии этого мощного мужчины с широкими плечами и испытующим взглядом. Он наблюдал за тем, как она светила ручкой-фонариком в глаза пациентки, пальпировала ее шею. Пальцы скользили по теплой коже, и это ощущение было не сравнимо с тем, что она испытывала, когда касалась остывшей плоти.
Неожиданно Маура распрямилась.
— Справа нет каротидного пульса.
— Что?
— Слева пульс четкий, а справа его вообще нет. — Она раскрыла медицинскую карту и пробежала глазами пометки, сделанные в ходе операции. — А, вот. Анестезиолог упоминает об этом. «Отмечено отсутствие правой каротидной артерии. Скорее всего обычное анатомическое отклонение».
Сатклифф нахмурился, и его загорелое лицо вспыхнуло румянцем.
— Я и забыл об этом.
— Выходит, это у нее давно — отсутствие правой каротидной артерии?
Он кивнул.
— Врожденное.
Маура вставила в уши стетоскоп и подняла больничную сорочку, обнажая большие груди Урсулы. Кожа была бледной и молодой, несмотря на преклонный возраст монахини. Десятилетиями скрываемая тяжелыми одеждами, она избежала вредного воздействия солнечных лучей. Прижав диафрагму стетоскопа к груди Урсулы, она услышала размеренное биение сердца. Это пульсировало сердце человека, победившего смерть.
В бокс заглянула медсестра.
— Доктор Сатклифф! Звонили из рентген-кабинета, сказали, что снимки грудной клетки готовы к просмотру. Можно спуститься вниз.
— Спасибо. — Он взглянул на Мауру. — Вы сможете посмотреть и снимки черепа, если захотите.
В лифте они оказались в компании шести молоденьких медсестер. Изящные создания со свежими личиками и блестящими волосами, они весело хихикали, бросая восхищенные взгляды на доктора Сатклиффа. При всей своей внешней привлекательности он, казалось, не замечал их внимания, с серьезным видом наблюдая за тем, как на световом табло меняются номера этажей. «Магия белого халата», — подумала Маура, вспоминая далекие годы, когда она еще подростком подрабатывала в госпитале Святого Луки в Сан-Франциско. Доктора казались ей тогда небожителями. Непогрешимыми и непотопляемыми. Теперь, когда она сама была врачом, ей было хорошо известно, что белый халат не страхует от ошибок. И не гарантирует неприкосновенности.
Она смотрела на юных практиканток в накрахмаленных халатиках и вспоминала себя шестнадцатилетнюю — но не хохотушку, как эти девчонки, а тихую и серьезную. Ей уже тогда была знакома мрачная сторона жизни. И ее инстинктивно влекло к мелодиям в минорном ключе.
Двери лифта открылись, и девушки высыпали из кабины — веселая бело-розовая стайка, — оставив Мауру с Сатклиффом одних.
— Они меня утомляют, — сказал он. — Столько энергии! Мне бы десятую ее часть, особенно после ночного дежурства. — Он взглянул на нее. — У вас они часто бывают?
— Ночные дежурства? Мы чередуемся.
— Я так понимаю, ваши пациенты не требуют срочного вмешательства.
— Да, это не то что у вас здесь, в окопах.
Он рассмеялся, разом преобразившись и став похожим на озорного мальчишку-серфера.
— Жизнь в окопах. Да, иногда именно так. Как на передовой.
Рентгеновские снимки уже ждали их на стойке администратора. Сатклифф взял большой конверт и понес в просмотровую комнату. Развесив снимки на экране, он щелкнул выключателем.
Вспышка света пронзила черноту снимка, и на экране отчетливо проявились ломаные линии раны, молниями пронизывающие кости черепа. Маура смогла увидеть картину травм. Первый удар пришелся на правую височную кость, и тонкая трещина протянулась к уху. Второй, более мощный, был нанесен следом и проломил свод черепа, оставив глубокую вмятину.
— Сначала он ударил ее в висок, — сказала доктор Айлз.
— Почему вы решили, что именно этот удар был первым?
— Потому что первая трещина останавливает расползание поперечной, от второго удара. — Она ткнула в снимки. — Видите, эта линия останавливается прямо здесь, в точке пересечения. Каким бы сильным ни был удар, трещина не может преодолеть брешь разлома. Из этого можно сделать вывод о том, что сначала был нанесен удар в висок. Возможно, она отворачивалась. Или просто не видела, как он подошел
