не жуткое зрелище растерзанной острыми зубами плоти шокировало ее, а крохотный размер тела.
Ребенок?
Маура опустилась на корточки возле трупа. Правая щека жертвы была прижата к полу. Наклонившись ближе, она увидела хорошо сформированные груди — совсем не детские. Перед ней была зрелая женщина, просто миниатюрной комплекции, со стертыми чертами лица. Крысы жадно обглодали левую щеку, изъев кожу и даже носовой хрящ. Кожа, оставшаяся на теле, была очень смуглой. «Латиноамериканка?» — подумала Маура, скользя лучом фонарика по костлявым плечам и шишковатому позвоночнику. Темные, почти багровые наросты были разбросаны по всему телу. Она остановила луч на левом бедре и ягодице и увидела другие повреждения. Злобные хищники растерзали плоть по всему бедру, голени и…
Луч фонарика замер на щиколотке.
— Боже, — выдохнула она.
Левой ступни не было. Щиколотка оканчивалась культей, уже почерневшей от гниения.
Она посветила на другую щиколотку и увидела такой же обрубок. Правая ступня тоже отсутствовала.
— А теперь посмотрите на руки, — сказал Кроу, который приблизился и встал рядом. Он добавил света от своего фонарика, чтобы она могла разглядеть руки, спрятанные в тени туловища.
Но вместо рук она увидела два обрубка в лохмотьях кожи со следами зубов хищников.
Она в ужасе отпрянула.
— Я так понимаю, это не крысы отгрызли, — сказал Кроу.
Она нервно сглотнула.
— Нет. Эти конечности были ампутированы.
— Вы думаете, он сделал это, когда она была жива?
Маура уставилась на грязный кафель пола и увидела небольшие лужицы засохшей крови под обрубками. Фонтаны крови оставляют совсем другие следы.
— Когда делали ампутацию, артериального давления уже не было. Конечности отрезали после смерти. — Она взглянула на Кроу. — Вы их нашли?
— Нет. Он забрал их с собой. Одному дьяволу известно, зачем.
— Этому может быть единственное логическое объяснение, — вмешался Слипер. — Теперь у нас не будет отпечатков пальцев. Мы не можем идентифицировать труп.
— Если он пытался замести следы… — начала говорить Маура, уставившись на лицо с оголенной костью, и вдруг почувствовала прилив ужаса. — Мне нужно перевернуть ее, — быстро проговорила она.
Она достала из своего чемоданчика одноразовую простыню и расстелила ее рядом с телом. Слипер и Кроу вдвоем передвинули труп на простыню.
Слипер судорожно вздохнул и, поморщившись, отвернулся. Правая щека, прижатая к полу, теперь была хорошо видна. Так же, как и единственное пулевое отверстие в левой груди.
Но не пулевая рана шокировала Слипера, а правая половина лица жертвы, на которой оказался выпученный глаз без века. Прижатая к полу, правая щека оказалась недоступной для грызунов, но кожи на ней все равно не было. Высохшая мышца превратилась в жесткие волокна, сквозь которые жемчужным блеском просвечивала скуловая кость.
— Похоже, это не крысы, — высказал свое мнение Слипер.
— Нет, это не их работа, — подтвердила Маура.
— Господи, неужели он вот так запросто содрал кожу? Как будто сорвал…
Маску. Только эта маска была не из резины и не из пластика, а из человеческой кожи.
— Он изуродовал ей лицо, руки. Не оставил нам никаких зацепок для установления личности, — сказал Слипер.
— Но зачем ему ступни? — удивился Кроу. — Это абсолютная бессмыслица. Идентификацию по пальцам ног еще не придумали. К тому же она не выглядит жертвой, которую вообще будут разыскивать. Кто она — черная? Латиноска?
— Разве по расе можно определить, будут ее разыскивать или нет? — удивилась Маура.
— Я просто хочу сказать, что она не похожа на добропорядочную домохозяйку. И с чего это ей было околачиваться на этой помойке?
Маура встала. Ее неприязнь к Кроу настолько обострилась, что ей стало трудно находиться рядом с ним. Она посветила фонариком по сторонам, еще раз оглядев умывальники и писсуары.
— Там кровь на стене.
— Я полагаю, он порешил ее именно здесь, — сказал Кроу. — Приволок сюда, прижал к стене и спустил курок. Потом отрезал конечности, прямо там, где она упала.
Маура уставилась на пятна крови на плитках. Их было совсем немного, потому что к тому времени жертва уже была мертва. Ее сердце перестало биться и качать кровь. Она уже ничего не чувствовала, когда убийца опустился рядом с ней на корточки, и его лезвие вонзилось глубоко в запястье, разрывая связки. Он резал ее лицо так, как будто свежевал медведя. И собрав свою добычу, он оставил ее бесформенную тушу на съедение грызунам, которыми кишело это заброшенное строение.
Еще несколько дней — и крысы добрались бы до мышц.
За месяц сгрызли бы и кости.
Она взглянула на Кроу.
— Где ее одежда?
— Все, что мы нашли, — это обувь. Один теннисный тапок четвертого размера. Валялся на кухне. Думаю, он обронил его по пути к выходу.
— На нем была кровь?
— Да. Брызги сверху.
Маура посмотрела на правую культю на ноге.
— Выходит, он раздел ее здесь, в этой комнате.
— Посмертное изнасилование? — произнес Слипер.
Кроу фыркнул.
— Кому захочется трахать женщину, у которой вся кожа в сифилитических болячках? Или что это у нее? Это не заразно? Не оспа?
— Нет, эта сыпь похожа на хроническую. Видите, как много подсохших корочек?
— Ну, не знаю, кто бы отважился прикоснуться к ней, не говоря уж о том, чтобы трахнуть.
— На каждый товар свой покупатель, — сказал Слипер.
— Или, быть может, он раздел ее, чтобы оголить тело, — предположила Маура. — Чтобы его поскорее сгрызли крысы.
— А зачем он забрал с собой одежду?
— Возможно, это был еще один способ затруднить ее опознание.
— Мне кажется, он просто захотел взять себе эти вещи, — сказал Кроу.
Маура взглянула на него.
— Но зачем?
— По той же причине, что руки, ступни, кожу с лица. Ему нужны были сувениры. — Кроу посмотрел на Мауру, и в полумраке его фигура как будто стала еще выше. И более угрожающей. — Думаю, наш мальчик — коллекционер.
Свет на крыльце все еще горел: она издалека заметила его желтоватое сияние, пробивающееся сквозь пелену снега. Ее дом был единственным на всю округу, где в такой час горел свет. Сколько было вечеров, когда она возвращалась в дом, где лампочки были включены не руками человека, а автоматическими таймерами. «Сегодня, — радовалась она, — кто-то действительно ждет меня».
Машины Виктора перед домом не оказалось. «Уехал, — подумала она. — Я, как всегда, возвращаюсь в пустоту». Мерцающий на крыльце свет, который казался таким приветливым, сразу же стал холодным.
Разочарование разлилось в душе пустотой, когда она свернула к дому. Больше всего настораживало не то, что Виктор уехал, а ее собственная реакция на это. «Всего один вечер с ним, — подумала она, — и как будто не было этих трех лет. Я вновь такая же неуверенная в себе, зависимая».
