– Мне страшно. Я одинока. Мне надо за кого-нибудь держаться. И ты единственный человек… – Она дошла до середины комнаты и остановилась.
Я сел и уставился на нее в упор.
– Не верю. И это ты заявляешь, что я занимаюсь саморазрушением? Что здесь, черт возьми, происходит? Только недавно ты говорила, что больше не хочешь меня видеть. Говорила о каких-то обидах, настолько оскорбительных, что ты их никогда не простишь и не забудешь. Вот что ты мне говорила.
Я резко вскинул руку, чтобы удержать ее от ответа – а себя от дальнейших слов.
Чем я занимаюсь? Больше всего на свете мне хотелось оказаться в объятиях Лиз Тирелли… в постели Лиз Тирелли. Мне нравилось смотреть в ее глаза. Я любил смешить ее. Любил, когда она ловила ртом воздух, охала и хихикала. Так какого дьявола я так груб с ней?
– Что? – спросила она.
Я покачал головой, не в силах говорить. Невысказанные слова застряли в горле. Я с трудом сглотнул, закашлялся и стал бить себя по груди. Лиз быстро прошла к бару и, вернувшись со стаканом пузырящейся холодной минералки, насильно всунула его в мою руку и осторожно поднесла ее к моим губам. Я не мог отказаться и выпил воду, даже не почувствовав вкуса. Она продрала мне горло, как сырой песок, но после этого я снова мог говорить. Поставил стакан на стол рядом с кроватью и поднял на нее глаза.
– Не надо объяснять мне. что здесь стоит на кону – для всех. И в особенности для нас с тобой. Может быть, именно поэтому я так и злюсь. Все вышло из-под контроля, и перспектива потерять все пугает меня не меньше твоего. Но больше всего я страшусь потерять тебя. Иногда это настолько меня пугает, что я не могу даже вздохнуть и начинаю дрожать так сильно, что мне кажется, будто я умираю. – Даже рассказывая об этом, я начал нервно подергиваться. Осторожно набрав в грудь воздуха, я перешел к следующей мысли: – Понимаешь, я прилетел в Панаму, так как думал, что, может быть, у нас еще есть шанс. А потом я попал на этот долбаный летающий кошмар и получал оплеуху за оплеухой. Единственным человеком, поговорившим со мной по-человечески, был симпатичный маленький стюард – но ему за это платят.
– Это тот, что с симпатичной попкой?
– Я не обратил внимания.
– Зря. Они носят обтягивающие шорты.
– Ну, тогда у них всех, наверное, симпатичные попки. Хотя да, у Шона приятная задница. Стройные ноги. Милая улыбка. Но он – не ты. Мне не нужен секс. Во всяком случае – не из сострадания и. уж точно, не оплаченный заранее. Все. что я хотел с того самого момента, когда прибыл сюда, – это сесть с тобой, как бывало, и просто обсудить все. Ну и, в конце концов, мы поговорили – да так, что я до сих пор подумываю, не вызвать ли мне врача.
В этот момент она протянула руку и положила ее мне на плечо – легонько, словно боялась дотронуться до меня. Запах ее духов был дурманящим, галлюциногенным. Он навевал видения, от которых я испытал такую боль, что меня затрясло. Я прикрыл глаза от кричащего соблазна, потом открыл их и мягко снял ее руку.
– Нет, не надо извиняться. Это моя прерогатива. Она улыбнулась сквозь слезы в уголках глаз. Я не мог этого перенести. При одном взгляде на нее у меня болезненно сжималось горло. Я почувствовал, что мои глаза тоже наполняются слезами.
Она снова потянулась, чтобы коснуться меня, но я предупредительно выставил руку. Она застыла с поднятой рукой, как и я. Потом я опустил руку, позволив ей протянуть свою через разделяющие нас световые годы и нежно зачесать мои волосы назад.
Спустя секунду она убрала руку, ожидая моей реакции.
Но я никак не реагировал. Не мог.
– Послушай, Лиз, когда я летел сюда, мне казалось, что ты хочешь того же, что и я. Я не знал тогда о твоих нынешних мыслях, поэтому ожидал, что мы можем попробовать исправить положение. Вот и все, чего я хотел. Но то, что ты со мной сделала, напоминает работу шестнадцатитонного парового молота с потрясающим шумовым эффектом и надписью: «Вот и все, люди!» А сейчас… – говорить об этом мне было больнее всего, – ты пришла сюда и хочешь просто посидеть со мной и, может быть, даже слегка обнять. Этим ты сводишь меня с ума, потому что, если я сдамся, это ничего не изменит. Ничего. По крайней мере, в реальном мире. Меня по-прежнему будут ненавидеть, и я по-прежнему буду мешать тебе. И по-прежнему останусь глупым занудой…
– Ты не глупый.
– Да, но все равно зануда. Ты сказала, что тебе будет легче без меня. И ты права, Лиз. Ты так права! Может быть, весь этот проклятый мир станет лучше без меня. Вот что я сейчас чувствую, и я не знаю, как это изменить. Вот почему нам не стоит и пытаться, разве нет? Иначе кто-то из нас скажет или сделает какую– нибудь глупость, и тогда… ну, ты ведь знаешь, что тогда будет.
Лиз кивнула. Потом выпрямилась и посмотрела в окно. Она явно не знала, что делать. В конце концов она сдалась и присела на кровать рядом со мной.
– Не знаю, – сказала она, – но у меня все болит. А когда у меня все болит, я привыкла идти к тебе и получать знаменитый массаж спины. Я надеялась, что мы можем…
– Не смей произносить это, – быстро перебил я. – Нет. Мы. Не можем. Быть. Друзьями.
В ответ она рассмеялась, собственно, слегка хихикнула – но все равно это был смех.
– Ты прав. Мы не можем быть друзьями. Но и врагами не можем быть тоже. Что остается?
Я покачал головой.
– Не знаю. – И я.
После долгого молчания я произнес: – Поистине глупо и вообще не укладывается в голове вот так сидеть здесь, любя и ненавидя тебя одновременно. Мне так больно, что хочется отплатить тебе тем же, и в то же время я очень хочу обнять тебя, потому что от этого уйдут боль и ненависть из нас обоих… – Я посмотрел ей в глаза. – Я дурак. Я действительно все изгадил, да?
