Лиз и капитан Харбо спустились с верхней палубы, заставив меня очнуться от грез.
Они обе выглядели взволнованными. Я их не винил. Я сам, должно быть, представлял собой ужас во плоти.
– Если бы у меня было несколько ядерных зарядов, – очень спокойно проговорила Лиз, – то, думаю, я не смогла бы сейчас удержаться от их применения.
Она вложила свою руку в мою и пожала. В ответ я пожал ее. Не волнуйся, дорогая, я с тобой.
– Бразильцам это не понравится, – лишь наполовину в шутку сказал я. Мы все слишком хорошо знали, чего хотят бразильцы.
Заговорила капитан Харбо – и совсем не капитанским тоном: – К черту то, чего хотят бразильцы. Это чудовищно. До такого нельзя было доводить.
А потом она огляделась, проверяя, не слышал ли ее кто-нибудь из бразильских участников экспедиции.
– Не беспокойтесь, – успокоила Лиз. – Доктора Амадор, Родригес и Хикару и их техническая команда заняты в третьем наблюдательном трюме. Можете говорить свободно.
Она не добавила, что это выходит за рамки плана дяди Аиры. Либо капитан Харбо и сама знала об этом, либо ей вообще не нужно было этого знать.
Капитан Харбо выглядела слегка раздраженной. Все мы были раздражены.
– Что произойдет дальше? – спросила она. Я бросил взгляд на терминал: – Мы увеличим звук еще на шаг.
– Сколько времени мы будем заниматься этим? Я пожал плечами.
– Все зависит от того, сколько времени они будут заниматься этим. – Я кивнул в сторону грузового люка, потом посмотрел через стол на стоящую в темноте Дуайн и сказал ей: – Продолжайте. Увеличьте звук еще на два шага.
Затем я подошел к леерам, чтобы заглянуть в пасть ада. Я больше не мог откладывать это. Необходимо увидеть все собственными глазами. Лиз неохотно пошла следом за мной. Капитан Харбо осталась на месте, но потом передумала и тоже подошла к краю открытого люка.
Мы заглянули вниз.
Мы знали, что они не могут видеть нас. В трюме было темно.
Мы знали, что они не могут нас видеть. Но это не помогало.
Черви смотрели прямо в наши глаза.
Они верещали. Они пели.
Они размахивали руками. Двигали челюстями. Вращали глазами, словно пытались охватить одним взглядом весь корабль. Лучи прожекторов пробегали по массе хторров, и те тянулись к свету, когда свет падал на них, и стонали, когда он уходил.
Но всегда кто-то – не важно кто именно – смотрел прямо на нас. Словно видел нас. Словно хотел нас.
В их глазах светился примитивный разум насекомых. Несмотря на все, что мы говорили, во что верили, несмотря на результаты всех наших тестов, вскрытий и экстраполяции, я не мог отогнать от себя мысль, что это и есть высший хторранский разум. В глазах червей светилось удивление. В них был благоговейный страх. В них была жизнь.
И это делало картину еще ужаснее.
– Отвратительно, – прошептала капитан Харбо. – Они отвратительны.
Лиз ничего не сказала. Даже в темноте грузового трюма я разглядел, как она бледна.
– С тобой все в порядке?
– Это самое страшное, что я видела в жизни. – Неожиданно она повернулась ко мне. – Обещай мне одну вещь.
– Все, что хочешь.
– Обещай, что ты никогда не допустишь, чтобы меня сожрали черви. – Она до боли сжала мне руку. – Обещай, что убьешь меня раньше.
– Этого никогда не случится, дорогая.
– Обещай мне, Джим!
Я с трудом проглотил ком в горле.
– Обещаю. Я никогда не допущу, чтобы тебя поймали черви. Я никогда не допущу, чтобы они сожрали тебя. Обещаю всем сердцем и всей душой.
Тогда она отпустила мою руку. Я помассировал ее, чтобы восстановить кровообращение в пальцах.
Звук и свет стали интенсивнее. Черви возбудились еще сильнее. Теперь они налезали друг на друга. Я зн^л, что многие погибнут в давке, задохнутся, будут растоптаны среди всеобщей истерии. Однако это была не человеческая толпа. Отсутствовала паника, драки, крики – одно только лихорадочное самоотречение, которое все нарастало и нарастало.
Наконец мы оторвались от перил и вернулись к видеостолам. Один из дисплеев транслировал световое представление «Босха». Над столом парил миниатюрный дирижабль, по бокам которого плыли цветные полосы, пульсирующие в унисон с песней гнезда.
