тяжелое чувство фамилией Берия вел себя с учеными не как страшный начальник, а как один из соучастников в общем деле, находящийся, так сказать, на подхвате.
Все решали интересы дела. Все решала компетентность. И в этих условиях удалось достичь очень многого. В целом Сталин относился к партии достаточно специфическим образом и, зная в лицо и по именам всех ключевых наркомов и даже руководителей главков, относился гораздо более сдержанно к кадрам из партии.
Да, конечно, и тогда идеологический монополизм, идеологическая зашоренность, со временем перешедшая в идеологическую ущербность, приносили немалый вред стране и общему делу. В своей первой статье о механизме соскальзывания, датированной 1989 годом, а написанной еще двумя годами ранее и кочевавшей из газеты в газету с неоднократным рассыпанием набора, я цитировал зловещую фразу Зиновьева, произнесенную им в апреле 1923 года на XII съезде РКП(б) и адресованную одному из моих любимых героев революции Леониду Красину. Фраза звучала так: «…Мы попросим некоторых наших товарищей, которые слишком часто суются к нам со словом «не компетентны», чтобы они забыли это слово». Я писал далее: «И – они забыли. История не должна повториться».
Увы, история повторилась, и, не поняв, почему это так произошло и что же все-таки произошло, мы не сможем двигаться дальше.
Критерии компетентности были сохранены и пронесены через сталинский период с невероятным трудом и с нередкими искажениями, и все же многого удалось добиться благодаря тому, что в каком-то пространстве значение компетентности удалось сохранить вопреки зиновьевским заклинаниям.
Войну выиграли профессионалы. И не партийная рьяность определяла их место в военной иерархии. Ректор МГУ Петровский не принадлежал к правящей партии, но играл важнейшую роль в построении нашей образовательной системы. Космос и авиация, фундаментальная и прикладная наука, ключевые области оборонного и технического строительства были затронуты порчей некомпетентности не столь сильно, сколь это можно было бы представить себе по описаниям наших перестроечных публицистов. Даже гонения в сфере кибернетики и генетики, хоть и являются образцом зиновьевщины, погубившей очень и очень многое, не так повлияли на торможение научного прогресса в этих областях, как пресловутая 6-я статья Конституции, выдуманная окружением Брежнева и приведшая к непродуктивной тотальной псевдопар-тизации общества. Кстати, давно бы следовало внести ясность в вопрос о том, кто же именно являлся творцом этой новой, закрепленной в 6-й статье, формулы о всеобъемлющей и руководящей роли КПСС.
Мы должны говорить правду, невзирая на имена, а эти имена не только и не столько из обоймы так называемого махрового брежневизма. Нет, и молодые «прогрессивные» кадры той эпохи, призванные позднее под знамена либеральной реформы М.С. Горбачева и сделавшие идеологию диссидентства последней действительной идеологией умерщвляемой КПСС, приложили в брежневские годы свою руку к тотальному «окапээсэсиванию» нашего общества.
Здесь нельзя обойти стороной имена Арбатова и Шахназарова, Бурлацкого и… и даже Юрия Карякина. Время расставит точки над и страна узнает, что кроется под термином «завидовцы» или «завидовская команда Леонида Ильича Брежнева».
Здесь важно не сводить счеты, а, сказав правду, понять, где и когда осуществился тотальный поворот нашего общества в сторону конституционно зафиксированного всевластия некой разлагающейся доктрины и загнивающей оргструктуры.
Тотальный поворот в эту сторону, безоглядная идеологизация, сведение партбилета к форме обязательного пропуска на всякую руководящую должность в любой сфере жизнедеятельности нашего общества произошли именно в эпоху брежневизма, на зрелой стадии оного и не без помощи либеральных экспертов, чья роль уже в ту эпоху была, мягко говоря, «многосмысленна».
Приход Горбачева после серии геронтократов был воспринят с ликованием очень и очень многими. Лично я, достаточно хорошо понимая всю сложность расклада сил в высшем эшелоне партийной номенклатуры, тем не менее весьма долго считал за благо приход молодого партийного лидера. Общество не могло дальше жить от одного старца до другого. Оно не могло и далее слышать задыхающееся предсмертное «Хорошо-о». Оно не могло и впредь находиться в тисках омертвелой и вызывающей отторжение идеологии. Оно не могло питаться рецептами тридцатилетней давности в сфере управления наукой и производством. Все мы понимали неоднозначность происходящего. Но понимали и то, что технологический паритет нашей страной теряется, что вслед за этим будет утерян и военный паритет, что вызревает новая, крайне опасная социальная структура криминалитета, предъявляющего претензии на реальную власть. В этом смысле и доклад Горбачева XXVII-му съезду партии, и уж тем более выступления Ельцина как на этом же съезде, так и на ныне уже забытой, но столь важной тогда научно-практической конференции (где лично я впервые столкнулся с новой политической фигурой, обладавшей, как тогда казалось, ясным пониманием остроты ситуации и близости края бездны) были огромными событиями для всех, кто ждал перемен.
Да, надежды были обмануты, мы соскользнули в бездну и продолжаем катиться в нее все с большей скоростью, но не будем перенимать стиль оценок наших противников из якобы демократического лагеря и говорить, что перестройка есть тотальное зло и наихудший вариант развития событий.
Я утверждал ранее и подчеркиваю в очередной раз, что наихудшим вариантом мог бы быть очередной беспомощный старец плюс завинчивание гаек, зажимание общества в жесткий политический панцирь устаревшей моноидеологии с постепенным выеданием из-под этого панциря живой социальной ткани, с удушением всего подлинного и живого, с умерщвлением всякого сколь угодно нужного знания, не укладывающегося в мертвые догмы, с подавлением строптивой компетентности и возвеличиванием посредственности, которая притворяется верноподданной и копит исподтишка злобу не только на идеологию и даже не только на государство, но и на общество, на его историю.
Такое омертвелое общество в течение долгого времени могло бы управляться с помощью определенных технологий извне. Мы были бы сырьевым источником, консолидирующим Запад и весь мир военным жупелом, объектом для спецмероприятий западных спецслужб под видом «борьбы с коммунизмом и тоталитаризмом».
В чем порочна идея заговора ЦРУ как главной причины разрушения СССР?
Во-первых, все разведки ведут заговоры против противника – это не объясняет причины его поражения. Образно говоря, можно обвинять дождь в том, что ты промок. Но остается открытым вопрос, где был зонтик.
Во-вторых, это означает, по сути, сокрытие или преуменьшение роли многих внутренних игроков.
В-третьих, в этом есть синдром поражения.
В-четвертых, если даже всепроницающие спецслужбы СССР оказались беспомощными, то что же делать теперь? Создавать еще более мощные службы в ослабленной стране? Огораживаться до такой степени, чтобы окончательно задохнуться? Что-то тут не то!
В-пятых, слишком много сам Запад говорит о своих агентах. Поскольку такое говорение входит в правила проведения спецмероприятий, стоит ли слушать все, принимая за чистую монету?
В-шестых, так ли уж «мудро и мощно» ЦРУ, чтобы разрушить великую державу?
В-седьмых, если оно так мудро и так мощно, то на кого, извините, оно работает? На Америку ли? На ее ли «гос. интересы»?
В самом деле, как западные интеллектуалы из спецслужб, столь сильные, что могли разрушить великую страну с бдительными спецслужбами, имея столь ценную агентуру, а значит, и контролируя столь важный властный ресурс, как генсек КПСС, могли заняться разрушением системы и подрубанием того сука, на который им удалось столь удачно залезть, – вместо того чтобы программировать нужные эффекты с сохранением видимости омертвелого тоталитаризма и постепенным расширением своей агентуры в высшем всевластном органе страны-конкурента, аппарате ЦК КПСС?
