Отпусти же меня этой ночью,
Я не дождусь зари,
Отпусти меня в дом мой отчий
Двери свои отвори!
–
Друзья! ведь это только «путь»
Когда заря погаснет в небе,
Нам можно будет отдохнуть,
Тоскуя о небесном хлебе
Молитву кроткую шепнуть,
На миг поверить близкой встрече,
А утром снова, снова в путь
Тропой унылой, человечьей…
Звезды над ней не блещут
Птицы над ней не плещут…
Господи! Помоги нам!
ЗИМА 1924/1925
Какая радость снять оковы
Сомнений, робости, забот!
Вокруг пустынно и сурово.
Кто близок мне – ещё придет.
Из темных недр, из заточенья
Всех выпускать на вольный свет,
Пусть думы, шепоты виденья
Узнают вновь, что смерти нет.
Слова танцуют, как в похмельи
И каждый звук их к сердцу льнет
Из них сплетая ожерелье,
Неслышно двигаюсь вперед.
Как знать, дождусь ли я ответа?
Прочтут ли эти письмена?
Но сладко мне перед рассветом
Будить родные имена!
ЗИМА 1924/1925
С утра стою перед плитой
Дрова, кастрюли, мир предметный.
С утра дневною суетой
Окутана и безответна.
Привычной двигаюсь стопой
Почти любя свой бедный жребий.
Но сердце ловит звук иной,
К далекой приникая требе.
Звучит торжественно обряд,
Несутся стройны песнопенья
И мнится мне, что с ними в лад
Творю и я богослуженье.
Давно уже не было острой муки
Не приходил жестокий вожатый
Не клал мне на плечи тяжкие руки,
Не требовал от меня расплаты.
Но кто-ж позовет себе гостя такого!
Кто сам наденет венец терновый?
Немудрое тело боится страданий,
Но в тайне от тела сердце готово
И просит себе наказанья.
Напиши, дорогой, хотя несколько слов.
Хоть и здесь её могила, я все таки стремлюсь к вам, как на родину. Дети мои здоровы, они хорошо перенесли свое горе.
Искренний привет Анне Елеазаровне и дочерям твоим.
Крепко целую тебя.
Твой Дмитрий Жуковский
Дорогие Анна Елеазаровна и Лев Исакович!
Большое спасибо за милые сочувствующие строки. Хоть и наверно знаю, что все её любили, но так утешительно ещё и ещё раз слышать слова любви к ней и убеждаться что не недооценивали её.
Все сильнее и острее ощущаю, какого друга я лишился на те немногие годы, что мне осталось жить. Но и не себя только и детей, лишившихся такой матери, жаль, жаль её самой, которая уже не радуется всему в жизни. Радость воплощенная ушла из жизни. И какая ей, казалось, светлая и тихая старость предстояла!
Странно сказать, что последние годы ужасной нищеты были кажется самыми счастливыми годами моей жизни. Мне казалось, что и она была сравнительно счастлива. И не может примирить то, что смерть для всех. Но она ведь единственная! Вдохновенная статья, которую нам сюда прислали и которую ты наверное читал, не обрисовывает все величие её натуры.
Это было гениальное сердце. Дар сочувствия и в горе и в радости был у неё необычайный. И этот дар, который она все время проявляла, был делом её жизни. Непрестанно, все время она жила в постоянной эмоции сочувствия ко всем окружающим, и при этом ни малейшей нервозности или аффектации и полная простота и наивность. При большом творческом даре, т. е. даре улавливать, объективировать свои [неразборч.] движения мысли и чувства, полное отсутствие самолюбования. Она была полным опровержением [неразборч.] морали, ибо долга у неё не было. Её естественная любовь и сочувствие заполняли всю её жизнь и все поведение. Это было воплощение [неразборч.]. Если прибавить к этому её ум и дар творчества, питающийся натурой, то приходится сказать, что это был совсем исключительный человек.
Ее религиозность, как мне кажется, вытекала из её дара любви и сочувствия. Её сочувствие было столь огромно, что не могло умещаться в этой жизни, оно было какое-то метафизическое «Jede Lust Will Ewigkeit, viel lange, Lange Ewigkeit». Это чувство любви и сочувствия, в нашей философской перспективе бесконечности, требовало и Бога и бессмертия и рая. «Только тайна одна необманная мне явилась, дух зажгла, как любить любовью безгранно, как в любви вся земля светла».
А вот одно из последних стихотворений – 1925 г.:
Дают нам книги холодные, мудрые,
И в каждой сказано о Нем по разному.
Толкуют Его словами пророческими
И всякий толкует Его по своему.
И каждое слово о Нем – обида мне
И каждая книга – как рана новая.
Чем больше вещих о Нем пророчеств,
Тем меньше знаю, где правда истинная.
