Вряд ли! Мне кажется, что разумнее сегодня было бы предложить несколько концептуальных построений, которые на Западе воспринимаются с пониманием. Ведь Запад начинает ощущать, что под личиной постсоветской евроидиллии, (которая Запад как 'коллективное целое', в общем, устраивает) начинают закипать совсем другие процессы. И, в принципе, Запад готов был бы признать, что эти процессы являются столь угрожающими для его фундаментальных интересов, что ради их блокирования стоит пожертвовать многим. Подобно полякам, нам стоит сегодня поднять вопрос о цене стабильности в Европе. Но – под другим ракурсом и с других позиций. Дело в том, что Россия сегодня действительно держит руку на кнопке особой опасности, которая может быть усилена или погашена в зависимости и от того, как будет протекать ее диалог с Западом, и от того, какой характер примет ряд процессов внутри самой России.
Россия – не региональная держава. Она – либо фактор мировой стабильности, либо источник глобальной нестабильности. Россия, к сожалению, сегодня выступает как очень эффектный источник глобальной нестабильности. Важно показать, что эта нестабильность может развиваться вовсе не в соответствии интересам многих сил на Западе. Тут не нужно блефовать, хотя бы потому, что это действительно так. Однако осознания масштаба угрозы своим витальным интересам на Западе пока недостаточно. Помочь движению в сторону подобного осознания непросто. Но это возможно. И, повторюсь, здесь никакого блефа не нужно! Правда о ситуации такова, что ее одной с избытком достаточно для 'переоценки многих западных внешне- и внутриполитических ценностей'. Правда эта, как говаривал один герой Грибоедова, 'хуже всякой лжи'.
Трудность ее развертывания состоит в том, что речь идет о сущностной правде, а не о правде суетных мелочей. Большая часть западного аналитического мира не способна воспринять эту правду по целому ряду причин. Поэтому видимость выдается за сущность. А сущность… Эта сущность достаточно хитра и умеет скрыть себя за яркими, крикливо подаваемыми видимостями. Более того, гротесково демонстрируя себя ('вот я в Хорватии, вот я в Азербайджане, вот я, как Фигаро, то здесь, то там, что изволите?'), эта хитрая сущность своими псевдопроявлениями гасит шок реальности. В результате западный политический и аналитический истеблишмент отказывается признать то, что он давно уже должен был бы признать, и признание чего фундаментально бы изменило все константы глобальной политики.
Каков масштаб возможных в случае такого признания изменений? В качестве одной из трансформант можно было бы указать на (неизбежное в случае извлечения головы западного экспертного сообщества из-под страусового крыла симпатичной для него Видимости) признание того очевидного уже обстоятельства, что геополитический процесс уже вышел за допустимые рамки. Какие? Недавно я прочел доклад в Иерусалимском университете, который так и назывался 'Хитрая Сущность'. В этом докладе речь как раз и шла о прорыве определенных рамочных ограничений в ходе трансформаций мирового процесса, происходящих на протяжении последних десятилетий. Я думаю, присутствующим будет небезынтересно ознакомиться не с отдельными модельными разработками, но с аутентичным текстом, тем более, что российско-израильский диалог постоянном пребывает в поле клубящихся и множащихся мистификаций.
Кроме того, место, время, цель, нюансировка входят для меня и моих коллег в понятие метаязыковой среды развертывания политических концептов. Концепты же, в отличие от понятий, – не знаки, а суверенные сущности, бытие коих возможно только в единстве текста и собеседника. Чем больше собеседников и пространство коммуникаций, тем яснее, на наш взгляд, становится тот объем, который исчезает при отстраненном изложении. Подлинный объем включает в себя, как нам кажется, особый смысл, размещаемый между словами и поверх них.
А посему – зачитываю текст того доклада, прочитанного в Иерусалиме, ничего не сокращая и без каких-либо корректив. Как говорят, 'слово в слово'.
ЧАСТЬ 2
Хитрая сущность
1.
Я благодарен госпоже Стефани Гофман за ее любезное предложение прочесть в вашем центре лекцию по столь серьезной тематике. Я благодарен также собравшимся здесь ученым за их согласие участвовать в рассмотрении проблемы, обозначенной темой лекции. И, наконец, я благодарен тем израильским практикам, которые задолго до данной лекции признали выявленные и описанные мной и моими коллегами тенденции заслуживающими серьезного рассмотрения.
2.
Что я имею в виду под серьезным рассмотрением? Связано ли это понятие для меня с представлением о собственно научной респектабельности, солидности, или об общепризнанности? Вряд ли. Скорее, речь идет о переводе политиками неких научных описаний из ранга 'экстравагантных гипотез' в ранг пусть и небезусловных, но уже слишком острых, слишком зловещих политических рисков, таких рисков, которые в силу их зловещести, остроты и очевидной невыдуманности уже нельзя не учитывать при принятии стратегических решений.
3.
Что ж, как говорят в России, 'и на этом спасибо'. Но мы-то, я и мои коллеги, убеждены, что выявленные и описанные нами тенденции, способные, как нам представляется, оказать решающее воздействие на столь уже недалекий от нас с вами облик XXI века, представляют собой нечто равно далекое и от рисков, и от фантазий. Это нечто может и должно быть названо шоком новой реальности, той неожиданной и странной реальности, которая именно самой этой своей шоковой странностью мешает, говоря научным языком, объективации наличествующего, приданию этому наличествующему статуса некоей становящейся у нас на глазах Новой Сущности.
На референдуме 1993 года главной коронной картой борцов за демократию и права человека в их борьбе с так называемыми красно-коричневыми была чеченская идентичность Хасбулатова. 'Злой чечен ползет на берег!' Под этим флагом шли на референдум люди, для которых еще за год до этого любая апелляция к национальной идее считалась гнусностью и фашизмом. Казалось бы, куда ярче, куда как нагляднее демонстрировала себя новая сущность.
4.
Но была ли она замечена и адекватно оценена? Ничуть! И это далеко не случайно. Когда-то Геббельс сказал, что 'нужна очень наглая ложь, чтобы народ в нее поверил'. Видоизменяя это высказывание, можно утверждать, что некая Новая Сущность, стремящаяся к саморазвертыванию и одновременно к длительному по возможности пребыванию инкогнито, должна являть себя с чрезмерной наглядностью, пестрой крикливостью и избыточной пошлостью. И в этом случае ученые ее, эту Новую Сущность постараются не замечать ни при какой степени явленности.
5.
Пока что Хитрая Сущность, кроющаяся за крикливо предъявляемыми тенденциями, с успехом пользуется таким сокрытием именно через гротесковую явленность. Но только ли в этом содержание поразительного и не знающего равных в истории феномена 'отторжения Очевидного'? Конечно же, избегание дурновкусия – это лишь одна из причин. Другая – и очевиднее, и значительнее. Речь идет об избегании ответственности. Ответственности и моральной, и интеллектуальной, и политической. Скажем прямо: будучи признанной в своем 'онтологическом статусе', эта новая сущность самим таким признанием обратит в прах всю сложившуюся систему моральных авторитетов, критериев описания достоверности тех или иных явлений, мировоззренческих установок. Рассеется ореол кажущегося безусловным 'победительства'. Растает, подобно знаменитой улыбке Чеширского Кота, безусловная значимость неких (не только для России и СНГ важных) геополитических доверенностей и даже договоров (как подписанных, так и готовящихся). Явит свою абсурдность, наконец, целая череда Нобелевских премий.
'Вы этого хотите?' – спрашивает Хитрая Сущность политиков и ученых с мировыми именами. 'Если нет – отмахнитесь от меня, сделайте вид, что ничего не случилось, и продолжайте 'пир победителей'. 'Даже если потом случится Беда, вас ведь не спросят. Разве кто-нибудь призвал к ответственности Чемберлена и Даладье? Ответят другие, кандидаты на роль Злодеев. А вы останетесь 'источниками благих намерений', 'не
