Я остановился и поставил бидон с молоком на траву.
— Ну, мы. А если ты еще раз меня так назовешь, будем драться.
— Вот тебе раз! — искренне удивился Витька. — На дразнилки одни только дураки обижаются. Ты что, дурак, да?
Я не выдержал и рассмеялся.
— Значит, не совсем дурак, — удовлетворенно заметил он. — Меня, например, хоть горшком называй, только в печь не ставь. Зеленая лайба — это ваша?
У меня опять вытянулось лицо — нет, с ним просто невозможно разговаривать!
— Ну, машина! «Москвич». — Витька подфутболил порванной кедой камень и запрыгал на одной ноге. — Уй, машина-паровоз, айн кабина, цвай колёс! Нет, Тимох, ты не темный. Ты серый… Серый, как валенок! Совсем не понимаешь человеческого языка. Ничего, мы тебя просветлим…
Слова из этого рыжего клоуна сыпались, как пшеница из порванного мешка, но чувствовалось — он парень что надо, и я решил с ним не ссориться.
— А ты в ней что-нибудь кумекаешь, в машине? Баранку крутить умеешь?
— Учусь, — неопределенно ответил я. — А «Москвич» наш не зеленый. Называется — цвета морской волны.
Витька не обратил на мою поправку никакого внимания.
— А я ушами умею шевелить. Не веришь? Во, смотри!
Он надул, щеки и быстро-быстро зашевелил оттопыренными ушами.
Они у него тоже были облеплены веснушками, только меньшими, чем на скулах.
У меня, наверно, был довольно глупый вид, потому что Витька прыснул от удовольствия.
— Ты в какой класс перешел? В седьмой? И я в седьмой. Хочешь, будем вместе сидеть? Только ты в «А» записывайся, а то в «Б» одни зубрилки да подлизы. А в нашем — ничего народ: один плачет, другой скачет, третий песенки поет.
У него была какая-то потребность говорить в рифму. К месту, не к месту, лишь бы фраза получалась круглая и звонкая, как мяч.
— Идет, — согласился я, — запишусь в ваш, в «А». Если там еще хоть пара таких, как ты, с вами не соскучишься.
— Порядок в танковых частях! — Витька довольно улыбнулся. — А скучать я не люблю, это ты прав. Ну, я побег, а то мамка с меня шкуру сдерет и зонтик сошьет. Я в третьем подъезде живу, квартира 67-я. Заходи в гости, пиши письма, только не доплатные. Правда, заходи. Я тебя с Калерией-Кавалерией- Артиллерией познакомлю, с сестричкой своей. Вместе учиться будем, она тоже в седьмой перешла.
Последние слова он выкрикнул уже из своего подъезда. А минут через двадцать ворвался к нам и потащил меня во двор.
На площадке возле гаражей четверо ребят играли в деньги. Витька перехватил тяжелую свинцовую биту, поставил на кон пятак, отошел к черте и, почти не прицеливаясь, метнул. Бита попала прямо в столбик монет, и они разлетелись в разные стороны.
— Буц! — завистливо воскликнул мальчишка с длинными поповскими волосами: смешная челка лезла ему в глаза, и он то и дело дергал головой, как конь. — Тебя, Крыса, ни в какую игру нельзя принимать, в два счета облопошишь.
Витька собрал пятаки и небрежно сунул в карман.
— Не век же тебе над Казиком измываться, — насмешливо кинул он. — Любишь кататься, люби саночки возить. Знакомьтесь, братики-матросики, это новенький из 41-й квартиры. Тимкой зовут. А это, — он кивнул в сторону длинногривого, — Африкан-младший.
— Младший? — удивился я. — А что, есть еще и старший?
— Есть! — радостно завопил Витька. Казалось, он только и ждал этого вопроса. — Его папаша, Африкан Гермогенович Боровик. Между прочим, наш домоуправ, не кто-нибудь.
— Кончай! — Африкан-младший сжал кулаки.
— Уже кончил, — тут же согласился Витька. — Ну, ладно, ладно, не дуйся. Отдам я тебе твой поганый пятак, больно надо… Это — Казик-Хлеборезка. Если б он так играл в футбол, как решает задачки по алгебре, мы бы кубок «Кожаного мяча» завоевали, а так фигу с маслом, даже в районный финал не пролезли. Вон тот фитиль — Ростик. Полностью — Ростислав. «Расти и славься», значит. Вот он и вырос с коломенскую версту. Запросто в кино «Детям до шестнадцати…» ходит. А еще наш Ростик филателист, аквариумист, моделист, велосипедист…
— Мели, Емеля, твоя неделя, — лениво перебил его Ростик, дочерна загорелый, мосластый, в белой шелковой майке, шароварах и синих прорезиновых тапочках. — Вот бы к твоему языку моторчик приспособить, ты б, наверно, не меньше Братской ГЭС энергии вырабатывал.
Ребята захохотали, Витька — громче всех.
— Ну, про Братскую — это ты загнул. Что ни говори — крупнейшая в мире. Днепрогэс — другое дело? Кто там у нас остался? Ты, Жека? Жека, подай мальчику ручку. Не хочет, а! Не желает! Ладно, черт с тобой, грубиян невоспитанный. Вот и вся наша компания, Тимох.
— Что ж ты про Калерию-Холерию забыл? — Африкан подкинул биту, поймал и протянул мне. — Слышь, ты… Тимох. Сыграем, а? По пятачку или по гривенничку?
Я сразу скис и принялся вдумчиво изучать носки своих ботинок.
— На деньги не играю.
Я понимал, что отказ ставит меня перед ребятами в неловкое положение, но ничего не мог с этим поделать.
— Вот как? — Африкан пригладил свою пижонскую челку и повернулся к Витьке. — Зачем ты привел к нам этого маменькиного сынка? Отве…
— Моя мама умерла, — перебил я Африкана. — А отцу я дал слово, что не буду играть на деньги, и не буду.
— Слово дал! — широко усмехнулся Африкан. — Знаем мы эти штучки. Лучше скажи, что трусишь.
— Чего пристал к человеку? — примирительно сказал Жека. — Ты, Тим, не обращай на него внимания. Он на деньги жадный, оттого всех и уговаривает играть. Сколько ты сегодня выиграл, Таракан?
— Не твое дело. — Африкан дернул за козырек Жекиной кепки. — Больше, чем ты проиграл.
— Бросьте цапаться. — Ростик растолкал их. — Нашли из-за чего…
— Тогда пусть хоть стойку на турнике сделает, — не унимался Африкан. — Может, он и турника боится? Чего ж нам с таким гусем знаться…
Ребята как-то странно переглянулись.
Я вскипел.
— Стойку? Сейчас я тебе покажу стойку!
— А может, в другой раз? — неуверенно пробормотал Витька, но я уже повернулся и решительно пошел к турнику.
Турник был как турник, не очень высокий, с железной перекладиной. Правда, под ним стояла лужина, нужно было прыгать с разбегу и, соскакивая, следить, чтоб не угодить в воду. Я подумал, что именно здесь зарыта собака: Африкан, наверно, ждет, что я сорвусь. Не дождется, не на того напал! Не такие лужи перепрыгивали.
Я поплевал на руки, разбежался, подпрыгнул и… грохнулся вниз под оглушительный хохот, свист и мяуканье всей пятерки. В турнике была перепилена трубка, они, паразиты, вставили в нее тонкую палочку, чтоб держалась, вот в чем дело. А как я повис, она и хрустнула.
— Не злись, — сказал Витька, помогая мне выбраться из лужи. — Водяные процедуры закаляют организм и способствуют лучшему перевариванию пищи.
— Сам дурак! — Я мрачно растер на лице грязь и поплелся домой мыться, а они ржали мне вслед.
