Мы думали, что он в Сычкове, оказывается, нет, вернулся в город.
Африкан постоял, задрав голову и поглядывая на низкие тучи, затем поднял ворот плаща и направился прямо к нам. Подошел, прислонился к косяку.
— Здорово, братики-матросики!
— Привет от рваных штиблет, — буркнул Витька.
— Что, накрылся ваш штаб? — Африкан ухмыльнулся и щелчком сбил с рукава плаща дождинку. — Делали штаб, а получился склад…
Мы молча переглянулись. Витька засопел, но тоже сдержался.
— Это — что, это еще цветочки… — Африкан изо всех сил старался вызвать нас на разговор. — Вот вернется батя из отпуска, ягодки будут. Он вам устроит веселую жизнь! Осенью на площадке деревья посадят. Точно-точно. Это не беседки, их автокраном на другое место не перетащишь. И гаражи снесут. Придется Глебу Борисовичу свою машину под балконом ставить…
— Чему ты радуешься? — в упор глядя на Африкана, сказал я. — Что твой отец — плохой человек, этому, да? Так тебе ж плакать надо, а не радоваться. Если б у меня был такой отец, я от него в детдом удрал бы. Дурак ты, Африкан, и больше никто.
— От дурака слышу! — взвизгнул Африкан — видно, мои слова задели его за живое. — Батя к вам, как к людям отнесся, а вы… Доносчики, вот кто вы!
— Врешь! — Витька схватил стамеску и так решительно шагнул к Африкану, что тот отшатнулся. — Врешь, мы не доносчики! Мы прямо сказали, что вы — подлецы! Мелочные вы людишки, и месть ваша мелочная. Чихали мы на нее! Проваливай отсюда, пока по шее не надавали, не о чем нам говорить.
— Мало каши ели! — Африкан сунул руки в карманы и повернулся на каблуках. — Адью, братики- матросики. Ауфидерзейн.
Он ушел.
А мы еще немного повозились со змеем и отправились в кино: работа явно не клеилась.
СКВОЗЬ ДОЖДЬ И ТУМАН
На время, пока отец в командировке, Людмила Мироновна разрешила Витьке ночевать у нас, чтоб мне не было так скучно. Пришел он поздно, часов в девять, и мы засели за шахматы. Не успели доиграть вторую партию, как пронзительно зазвенел звонок. Кто б это мог быть? Неужели Ростик или Жека?
Я открыл. За дверью стояли Африкан-младший и Анна Михайловна, его мама.
— Заходите, — растерялся я.
Они вошли, и Анна Михайловна тут же прислонилась к стене, хватая открытым ртом воздух. Казалось, она вот-вот упадет. Промокший платок сбился у нее на затылок, пряди волос прилипли к щекам, с плаща стекала вода. Африкан стоял чуть сзади, насупившись и прикусив нижнюю губу. Видно было, что оба чем-то взволнованы.
— Папа дома? — отдышавшись, спросила Анна Михайловна.
— В командировке, — ответил я.
— Пошли, — сказал Африкан и дернул мать за рукав. Анна Михайловна закрыла лицо руками и заплакала. Громко, навзрыд. Я аж перепугался.
— Что случилось? Зачем вам отец?
— Долго рассказывать, — покачал головой Африкан. — Пошли, ма…
— Куда ты ее тащишь? — крикнул Витька. — Она ж чуть на ногах держится! Пройдите, Анна Михайловна, присядьте. — Он взял ее за руку и повел в комнату. Вздрагивая от слез, она послушно пошла за Витькой и тяжело опустилась в кресло. — Тимка, подай воды. Что с вами?
— У Африкана Гермогеновича… сердечный приступ. — Стакан дрожал в руках Анны Михайловны, и вода выплескивалась ей на плащ, будто он был еще недостаточно мокрым. — Это ж в такой спешке выехал — лекарства не взял. А как его сейчас отвезешь? Мы с Африкашей уже полгорода обегали. Последний теплоход в семь сорок ушел, а автобус — еще раньше, в пять пятнадцать. Такси не идут — далеко, мол, им всего на сорок километров от города разрешается, а в Сычково почти шестьдесят. Вот мы и подумали: может, Глеб Борисович…
— Пошли, мам… — Африкан шмыгнул носом и оглушительно чихнул. — Чего ты им все это рассказываешь? Они ж рады…
— Замолчи! — крикнула Анна Михайловна. — Не могут люди чужой беде радоваться. — Она затрясла головой и снова начала плакать. — Дай хоть минутку посидеть, а то у самой сердце выскочит.
— Да вы не волнуйтесь, Анна Михайловна, — сказал я. — В Сычкове медпункт есть, фельдшер, а в Крупице — целая больница. Найдут там для Африкана Гермогеновича лекарство.
— То-то, сынок, и дело, что такого не найдут. — Анна Михайловна вытерла краем платка лицо. — Раз уж телеграмму отбили: вези, мол, срочно лекарство, значит, ихнее не помогает. — Она подняла голову и с надеждой посмотрела на меня. — Тимочка, голубчик ты мой, а может, ты сам нас подкинешь? Дорога туда хорошая, асфальтовая, всей-то езды часа два в оба конца, а Африкаша говорил, что ты машину не хуже шофера водишь. Выручи, милый. А уж я тебе за это, сколько скажешь, заплачу… Помрет ведь Африкан Гермогенович, не доживет до утра…
У меня гулко, на всю комнату, стукнуло и оборвалось сердце.
— Боюсь, Анна Михайловна, — запинаясь, ответил я. — Дождь сейчас, туман… Я еще сам, без отца, никогда не ездил, даже в хорошую погоду. А в такую он меня и близко к баранке не подпустил бы. Вы не думайте, мне машины не жалко… Я вас боюсь не довезти.
— Пошли! — в четвертый раз крикнул Африкан. — Чего ты перед ними унижаешься?! Я ж тебе говорил не ходить сюда! Это из-за них отец, из-за них…
— Постоите! — Витька усадил привставшую Анну Михайловну в кресло. — У нас же есть хороший, настоящий шофер. Сейчас я сбегаю за Антоном Александровичем.
— Попробуй, — я почувствовал, что сердце у меня вернулось на прежнее место и стало легче дышать. — Это было бы самое лучшее. Скажи, что ключ от зажигания и технический талон дома. Но он не поедет на чужой машине, не имеет права.
— А оставлять умирать человека он имеет право? — рявкнул Витька и выскочил из квартиры.
Африкан все еще топтался у двери.
— Пройди, — сказал я. — Сядь.
Он покачал головой и отвернулся. По его лицу текли слезы. А может, это были следы дождя?
В подъезде хлопает дверь, и мы, все трое, вздрагиваем. Нет, шагов на лестнице не слышно, это кто- то с первого этажа. Что он, заблудился, Витька? Квартиру Антона Александровича найти не может? Почему они так долго не идут? А вдруг и Жекиного отца нет дома? Тогда что делать? Сесть за руль самому? Да я же врежусь в первую встречную: полоснет фарами включенными по глазам, ослепит и — вдребезги! Или — на мокром асфальте раскрутит, вынесет на левую сторону да какому-нибудь грузовику — под колеса… И пикнуть не успеешь. Мало что я там хвастался, какой из меня водитель… Это когда знаешь, что отец рядом, что он в любую секунду руль вывернет и с тормозами управится, тогда и повоображать можно. Но если все-таки Антона Александровича нету? Или он откажется? Да нет, не должен отказаться, не такой on человек! А все же? Останусь только я… Поведу или струшу?
Снова хлопает дверь, и снова мы вздрагиваем. Бух-бух-бух! — грохочут на лестнице шаги, и в квартиру влетает Витька. За ним входит Антон Александрович.
— Лекарство с собой? — спрашивает он у Анны Михайловны.
Она поспешно достает из кармана пузырек.
— Давай ключи. — Это уж мне. — Машина заправлена?
— Не знаю. Во всяком случае, в багажнике должны быть две запасные канистры.
Антон Александрович проводит рукой по своему ежику и стряхивает с ладони дождинки.
