будней. Следовало учесть и то, что он перед отъездом из лагеря запасся двумя мехами с пивом.
— Откушать просим с нами, майор, — пригласил ганноверский лейтенант, указав Грею удобный валун вместо стула.
После завтрака прошло уже много времени, и Грей принял приглашение охотно. Он сел на валун, подостлав шинель, засучил рукава и воздал должное сухарям, сыру и пиву. К трапезе прилагалось несколько ломтиков вкусной, сдобренной специями колбасы.
Лейтенант Дитрих, офицер средних лет с пышной бородой и бровями под стать ей, читал привезенную Греем почту, а Грей тем временем упражнялся в немецком с батарейным расчетом. При этом он краем глаза следил за лейтенантом, любопытствуя, как тот отнесется к письму фон Намцена.
Брови лейтенанта позволяли судить об этом с большой степенью достоверности. Сначала они образовали прямую линию, затем поднялись вверх и долго оставались в таком положении, а под конец, беспокойно подрагивая, заняли прежнюю позицию. Лейтенант решал, что из всего этого следует сообщить своим подчиненным.
Сложив письмо, он бросил острый взгляд на Грея. Тот слегка кивнул, подтверждая, что знает, о чем говорится в послании.
Лейтенант обвел взором своих людей и оглянулся через плечо назад, как бы прикидывая расстояние до британского лагеря и до города. После этого он снова перевел взгляд на Грея, задумчиво прикусив ус, и едва заметно покачал головой, давая понять, что о суккубе ничего говорить не станет.
Грей, в целом посчитавший такое решение разумным, на дюйм склонил голову, соглашаясь с ним. Команда батареи насчитывала всего десять человек; если бы слух дошел хотя бы до одного, он бы уже поделился с другими. Следовало также помнить, что все они были пруссаки, а не земляки лейтенанта — командир не мог быть уверен, как они воспримут подобные известия.
Спрятав бумаги, лейтенант присоединился к беседе. Грей, однако, видел, что содержание письма не выходит у офицера из головы: разговор, как будто никем сознательно не направляемый, тем не менее обратился к сверхъестественным предметам.
В этот прекрасный день, когда повсюду кружили золотые листья и рядом журчала река, рассказы о привидениях, окровавленных монахинях и призрачных сражениях в небе служили только развлечением. Ночью все будет иначе, но рассказы все равно не прекратятся. Скука для солдата не менее страшный враг, чем ядро, штык или повальная болезнь.
Один артиллерист поведал, что в его родном городе был некий дом, где по ночам слышался плач ребенка. Хозяева, напуганные этим явлением, отбили штукатурку со стены, откуда шли эти звуки, и обнаружили замурованную кирпичом дымовую трубу, а в ней — останки маленького мальчика. Рядом нашли кинжал, которым ребенку перерезали горло.
Несколько солдат сделали пальцами рожки, отгоняя нечистую силу, но двое, как Грей заметил, разволновались не на шутку, переглянулись и тут же отвели глаза.
— Вы, наверно, уже слышали такую историю? — с улыбкой, как бы между прочим, спросил Грей, обращаясь к более молодому из этих двоих.
Мальчик — ему было не больше пятнадцати — замялся, но не устоял под прицелом всеобщего внимания.
— Дело не в истории. Прошлой ночью, в бурю, мы с Самсоном… — он кивнул на своего товарища, — тоже слышали у реки детский плач. Мы взяли фонарь и пошли поглядеть — ничего, а дитя все плачет и плачет. Мы там все облазили, искали и звали, да все без толку. Только замерзли и промокли насквозь.
— Вот, значит, что вы там делали? — с ухмылкой сказал молодой парень. — А мы было подумали, что вы с Самсоном занимаетесь под мостом кое-чем другим.
Мальчишка, побагровев, кинулся на обидчика, повалил его, и оба покатились по опавшей листве, орудуя кулаками и локтями.
Грей вскочил, раскидал их пинками, схватил младшего за шиворот и поставил на ноги. Лейтенант кричал на драчунов по-немецки, употребляя непонятные Грею выражения. Встряхнув мальчишку, чтобы привести его в чувство, Грей очень тихо сказал ему:
— Смейся. Он пошутил.
Тощие плечи подрагивали под его пальцами, карие глаза, в которые пристально, передавая мальчику свою волю, смотрел Грей, остекленели от стыда и отчаяния.
Грей встряхнул его еще раз и, делая вид, что счищает сухие листья с его мундира, прошептал на ухо:
— Если будешь вести себя так, все узнают. Смейся, во имя всего святого!
Самсон, уже привыкший к таким ситуациям, это самое и делал, подталкивая локтями других и отвечая на грубые шутки еще более грубыми. Мальчик, взглянув на него, похоже, опомнился. Грей отпустил его и снова вступил в разговор, сказав громко:
— Если б я захотел с кем-нибудь согрешить, то выбрал бы погоду получше. Надо уж совсем до края дойти, чтоб любиться в этакую грозу.
— Так ведь и дошли, майор, — со смехом сказал один из солдат. — Нам теперь и овца бы сгодилась.
— Ха-ха. Ступай поблуди сам с собой, Вульфи. Тебя даже овца не захочет. — Мальчик, все еще красный и с влажными глазами, уже пришел в себя и залихватски сплюнул под общий смех.
— А что, Вульфи, запросто — если хрен у тебя правда такой длинный, как ты говоришь, — ввернул Самсон.
Вульф в ответ высунул на удивление длинный язык и вызывающе повертел им.
— Могу доказать, если кому охота.
Перепалку прервали еще два солдата — они взобрались на пригорок, мокрые до пояса, и притащили свиную тушу, которую выловили из реки. Эту добавку к ужину встретили одобрительными криками, и половина команды тут же принялась разделывать тушу.
Разговор сделался вялым, и Грей уже собирался уехать, когда один солдат со смехом отпустил что-то насчет цыганок.
— Что вы говорите? Was habt Ihr das gesagt? — встрепенулся Грей. — Цыгане? Вы их недавно видели, да?
— Да, герр майор, — охотно ответил солдат. — Нынче утром. Они проехали через мост, шесть повозок с мулами. Они все время ездят туда-сюда. Мы их и раньше видели.
— Вот как? — Грей, стараясь не выдавать своего волнения, спросил лейтенанта: — А не связаны ли они с французами?
— Само собой, — с легким удивлением ответил тот и усмехнулся. — Да что они такого могут сказать французам? Что мы здесь? Я думаю, противник и без них это знает.
В промежутке между деревьями, примерно в миле от батареи Грей видел английских солдат из полка Рюсдейла — разгоряченные после пробега, они скидывали ранцы и входили в реку, чтобы напиться.
Что ж, верно. Присутствие здесь английских и ганноверских частей для неприятеля не новость. Тот, кто засядет на утесе с подзорной трубой, сможет пересчитать даже пятна на собаке полковника Рюсдейла. Что до передвижений, то ни Рюсдейл, ни Хикс не имеют понятия, когда и куда командование пошлет их в следующий раз, — а значит, и враг едва ли об этом узнает.
Грей попрощался с лейтенантом, решив, однако, переговорить на этот предмет со Стефаном фон Намценом. Возможно, от цыган действительно нет никакого вреда, но в этом не мешало бы разобраться. Они, например, способны сказать всякому, кто не поленится их спросить, как мало солдат охраняет мост. Грею, хотя он и передал Рюсдейлу пожелание сэра Питера, почему-то казалось, что полковник не станет посылать к мосту своих людей.
Он помахал артиллеристам, но это мало кто заметил — солдаты, в крови по локоть, потрошили свинью. Мальчик, в стороне от других, обтесывал кол, чтобы поджарить добычу.
У моста Грей остановил Каролюса и посмотрел на тот берег. Ровная местность за рекой переходила в холмы, а те — в крутой скальный массив. Наверху, возможно, до сих пор находились французы. Грей достал из кармана складную трубу и медленно обозрел верхушки утесов. Там не наблюдалось никакого движения — ни людей, ни коней, ни знамен, — однако стояла серая пелена, точно облако на совершенно чистом небе, дым от многочисленных лагерных костров. Да, французы все еще там.
