Ромодановского?). Он действовал напористо и профессионально. Вектор диктатуры был задан с абсолютной ясностью и отчетливостью. Это не мешало эмоциональному напору. Но было понятно, что напор носит конкретно-мобилизационный характер. Тогда диктатура как-то заработала. Хотя ясно, что с большими издержками.
Вроде бы Иван Грозный делал что-то сопоставимое перед этим, и тоже задавал вектор, и тоже выделял слой (опричнина). Ан нет! И диктатура, направленная 'чуть-чуть не туда', привела к Смутному времени. Вот какова цена вопроса. Вот какова цена точности, детальности, политического профессионализма.
8) И, наконец, есть фундаментальный ценностный вопрос. Надо отличать диктатуру как горькое лекарство – от диктатуры как сладострастия. Есть люди и силы, для которых свобода не является ценностью вообще. И по отношению к этим людям нужно самоопределяться. Это не декларативный и не технологический вопрос, это вопрос собственно политический.
Вот я и определяюсь – для меня любовь к несвободе отвратительна. А свобода – высшая ценность. Высшая – но не абсолютная. Ею можно пожертвовать во имя Истории, Проекта, Миссии, Судьбы. Может быть, во имя жизни как таковой. Но это уже вопрос.
Трансцендентальные основания подобной жертвы – это одно. Другое – что это жертва. Что мы, принося ее, теряем нечто ужасно важное. И что мы это должны стремиться немедленно возвратить.
Я уверен, что есть другие силы, с другим отношением к этому вопросу. Мне кажется, что господин Веллер к этим силам не относится. Но есть кое-что, балансирующее на грани. Тезис о том, что государство строит себя из человеков, переводит одну крайность в другую. В одной крайности, кроме человека, нет ничего. В другой – вообще исчезает человек, гуманизм и много еще что. Тут не в умствованиях дело – тут дело в идеологических баррикадах, которые сразу же перерастают в политические.
Подробнее расшифровывать в подобном сжатом конспекте невозможно. Да и не нужно.
Вот основные позиции, которые я изложил. Ужимание этих позиций до того, что я не разделяю представлений о пропасти – мало информационно и фактически дезинформационно. И тогда непонятно, к чему дискуссия. Тогда все становится несерьезным.
Телетайпный стиль еще возможен, если речь идет о совсем элементарной политике. Но ведь речь идет о проектах. Не правда ли? А тогда к чему телетайп? Помогая вернуться к более адекватному жанру, посылаю это короткое разъяснение.
С уважением,
Сергей Кургинян
15.12.2005 : Бдительность
Введение
Отвратительная истерика с разоблачением 'преступной сталинщины' началась где-то между 1987 и 1988 годом. А к 1991-му развалила страну (в чем и была задача творцов этой истерики). Творцы уходят, а истерика продолжается. Чему масса примеров. То есть дело разрушения страны еще не закончено. Но, что еще хуже, одновременно (!) с этой продолжающейся истерикой (и это диагноз) организуется столь же уродливый сталинский псевдоренессанс. Он имеет под собой вполне определенную и благородную базу – человеческое негодование по поводу огульного оскорбления советского прошлого. Но благородная база погружена во все уродства регресса. И мне нетрудно себе представить, что каким-то странным образом героями этого псевдоренессанса могут стать не великие Гастелло и Зоя Космодемьянская, а, например, товарищ Вышинский. Подобная гадость возможна. И ей нужно будет давать отпор. Нужно в том числе отдавать себе отчет в том, что такое слово, как 'бдительность', имеет в нашей памяти очень специфический привкус. И что нельзя воскрешать этот привкус. Это влечение к несвободе и доносительству.
Но у слова 'бдительность' есть еще и совсем другие обертона. Бдение у свечи с тем, чтобы огонь не погас. Обращение Христа к своим сподвижникам с просьбой не спать в ту ночь. В общечеловеческой культуре есть опыт соотнесения этого обращения с ответственностью за народ. Я, например, вспоминаю в связи с этим Арагона, который, говоря о народных вождях как об апостолах и о народе как о Христе, пишет следующие строки: 'Апостолы твои, что захотели спать и бросили тебя на растерзанье ночи, – такие люди, как и все, не лучше прочих. Кто эти прочие – тебе ль того не знать?'.
Имеем ли мы право спать в этом смысле слова? А не спать – значит бодрствовать. То есть бдеть. То есть проявлять бдительность.
То, что я хочу здесь предъявить в виде не вполне обычной (системной, целостной) аналитики, адресует только к одному. К тому, чтобы в очередной раз не проспать страну и народ. И в этом, только в этом смысле – к бдительности.
I. За что боролись и на что напоролись?
Всегда очень интересно наблюдать, как слова входят в политическую культуру. И как такое вхождение слов в политическую культуру порождает затем определенные действия. Одно из таких слов – 'проект'. Лично я очевидным для всех образом имею какое-то отношение к вхождению этого слова в российскую политическую культуру. Уже лет десять-двенадцать назад я начал вводить в политический анализ такие слова (специально не хочу говорить 'понятия'), как 'проект', 'субъект', 'проект-субъектная связка'… Это легко отследить по печати. И это особенно на слуху и памяти у тех, кто участвует в работе нашего Клуба 'Содержательное единство'.
Я не хочу особо выпячивать свою роль. Не я один вводил в оборот эти слова. Да так и не бывает, чтобы кто-то один мог превратить слово в элемент политической культуры, а элемент политической культуры – в действие.
Свою причастность я здесь фиксирую лишь потому, что она дает мне право особым образом соотнестись с известной поговоркой 'за что боролись, на то и напоролись'. Те, кто боролись, лучше других могут оценить, на что напоролись. И поскольку я один из тех, кто боролся, то право на эксклюзивность оценки у меня есть. А ничего большего мне не надо.
Боролись мы (я, как минимум) за проект стратегической модернизации России. Причем я лично боролся за это не как за свой проект. А как за проект, мне чуждый, но для России вполне приемлемый. Точнее даже, спасительный. А потому я считал необходимым перешагнуть через эту чуждость.
Теперь о том, на что напоролись. Напоролись на забалтывание слов. А также на превращение уже измочаленных слов в не слишком убедительные инициативы частного характера. Типа… (модное сейчас словцо)… типа 'институт общественных проектов'.
Всегда в таких случаях возникает вопрос – что это такое? Это 'всходят посеянные семена'? Или слова крадутся (что отнюдь не страшно) и выхолащиваются (что намного страшнее)? А потом вокруг выхолощенных слов (иначе – словесных пузырей) что-то 'наваривается'. Казалось бы, 'наваривается' – и ладно. Беда в другом: в этом 'наваре' топится, уничтожается содержание.
Что представляется мне крайне опасным. Потому что без содержания форма не существует. Или существует чудовищным (это называется 'превращенным') образом. Государство – это форма, требующая своего содержания. И потому коллизия отрыва формы от содержания, противопоставления формы содержанию ('превращения') – это не высоколобый экзерсис, а ключевой вопрос государственной и национальной безопасности.
Попробуем, однако, не забегая вперед, проанализировать, как все это работает в том, что касается исследуемого нами слова 'проект'.
Итак, сейчас все наперебой обсуждают проекты: коммунистический, националистический, левый, правый, лево-правый… Проекты множатся, дробятся, слипаются (либеральный, консервативный… либерально-консервативный и т.д.).
Обращаясь к собравшимся, я заклинаю тех, кто может это сделать (а я вижу здесь таковых): просветите на сей счет мутные головы своих 'интеллектуально опекаемых' политиков!
II. Проектики и Проект
Мы можем с вами изобретать миллионы проектиков. Вот сядем сейчас и напишем проектик Клуба 'Содержательное единство'. Кто субъект проектика? Клуб 'Содержательное единство'. Напишем бумагу и начнем этот проектик рекламировать. Политическая реклама породит определенные (в чем-то, может быть,
