– После того как Грезель привел к нам этого мальчика, казалось, что он тут же собирается уйти. Но вместо этого он пришел поговорить со мной в эту гостиную. Он сел здесь, перед камином, на твое место, набросив шубу на спинку кресла.
Фарель по привычке посмотрел на чернеющую в задней стенке камина пластину. Символ пламени сиял металлическим блеском, не меркнущим от копоти.
– В тот вечер он убедил меня принять мальчика и настоял на том, чтобы никто ни о чем не спрашивал его.
– Да, он и меня предупредил об этом, так же как и других мэтров. Но объяснил ли вам Грезель почему?
– И да, и нет, – признался Игнанс. – Он хотел, чтобы я в его присутствии развернул пергамент, тайный текст которого мог распечатать только он. Внешне письмо содержало просьбу принять к нам Януэля. Но на самом деле в нем были сведения такой важности, что я вынужден был сжечь свиток сразу же по прочтении. – Игнанс вздохнул и, подавшись вперед, обхватил голову руками. – В письме говорилось о Харонии.
Время в гостиной словно застыло. Брошенное Игнансом слово пронеслось во внезапной тишине, переворошило языки пламени и, собрав их дым, унеслось в дымоход. Осталось легкое ощущение присутствия смерти, от которого спину обдало ледяным холодом.
Харония – царство мертвых, мифическое и наводящее ужас, оно возникло после войны Хранителей.
О его реальном могуществе мало кто знал. Но сподвижникам Хранителей, таким как фениксийцы, не приходилось сомневаться в нем. Говорили, что власть Харонии неуклонно распространяется, что ее агенты кишат повсюду. К этой угрозе нужно было готовиться.
– Грезель сказал, – продолжил Игнанс, – что у мальчика, безусловно, есть дар, еще не развитый, но подлинный и многообещающий, что он может стать опорой лиги перед наступлением харонцев. Во время своих скитаний Грезель собственными глазами убедился в существовании серьезной опасности.
– Простите, мэтр, – настойчиво произнес Фарель, – но какая здесь связь с прошлым Януэля?
– Кто знает? Грезель был скуп на объяснения. Иногда я начинал сомневаться в его психической уравновешенности. Вероятно, ему довелось слишком много повидать. В любом случае он хотел, чтобы мы сохранили тайну этого мальчика и тем самым дали ему возможность остаться здесь. Я исполнил его волю. Уверенно можно сказать только одно: если Януэль может проявить свои способности в борьбе с надвигающейся опасностью, а я считаю, что его быстрое овладение искусством Огня свидетельствует об этом, это сразу делает его наиболее подходящей кандидатурой для пробуждения имперского Феникса. Императору, как никогда ранее, нужно продемонстрировать, что он в состоянии сопротивляться в случае неожиданной атаки…
Фарель, отдававший себе отчет в том, что Януэль лучший из учеников, был согласен с этим выбором. Он ничуть не сомневался, что, столкнувшись лицом к лицу с харонцами, юноша станет еще решительнее.
– Но мы и представить себе не можем, что таится в темном прошлом нашего подопечного, Фарель, – мрачно добавил Игнанс. – В конце концов, – заключил старейшина лиги, отгоняя сомнения усталым жестом, – бесполезно к этому возвращаться. Император уведомлен, что Януэль был выбран для совершения Возрождения, и мы уже не можем отступить. – Он поправил рукав рясы и прошептал: – Говорю тебе, Фарель. Не теряй бдительности, сопровождая этого мальчика. Император рассчитывает, что нынешнее Возрождение затмит все остальные и произведет сильное впечатление на приглашенных. Теперь все наши надежды связаны с Януэлем, и ты должен постараться, чтобы он проявил себя достойно.
– Я позабочусь об этом, наставник.
– Ты будешь не один.
– Что вы имеете в виду?
– За вами по пятам будет следовать Шенда.
Фарель вздрогнул. Вот уже сколько лет Шенда оставалась для всех загадкой. О ней знал только Игнанс, она выполняла его тайные поручения. Мэтры недоумевали, кто она такая, и Фарель не исключал возможности, что это лишь уловка для того, чтобы внушить всем, что вокруг Башни бродит палач. Окажись это правдой, он бы не удивился, тем более что обучение в Башне было отмечено вехами трагических смертей. Верил ли мэтр Игнанс, что присутствие такого отважного стража остановит тех, кто осмелится угрожать лиге фениксийцев?
– Благодарю вас, наставник, – промолвил Фарель, хотя предосторожность Игнанса показывала, что старейшина недостаточно доверяет ему.
Губ старца коснулась улыбка:
– Не стоит, мой друг, не стоит. Мне приходится принимать меры безопасности, особенно в это неспокойное время. Есть подозрение, что харонцы уже проникли в самое сердце империи Грифонов. Я предполагаю, что этот день рождения императора будет особенным. Император использует случай, чтобы заручиться поддержкой химерийских послов. По крайней мере я бы так поступил на его месте.
Опять Фарель почувствовал в хриплом голосе настоятеля вкус к власти.
– Я боюсь, – продолжил тот, – что лига не может себе позволить закрыть глаза на присутствие агентов Харонии.
Перед мысленным взором Фареля возник один образ: он вспомнил силуэт, увиденный мельком в одном из переулков Альдаранша, столицы империи. Скелетоподобная фигура цвета оникса, от тошнотворного запаха которой он несколько дней не мог избавиться. Он тогда был едва ли старше Януэля. Скованный ужасом, при появлении пришельца из Харонии он был не в силах пошевелиться. Но вокруг, казалось, никто не заметил странного субъекта. И не успело сердце Фареля совершить один удар, как это существо в странном костяном капюшоне, облегавшем череп, повернулось к нему. Он до сих пор помнил эти глаза, их вздувшиеся веки, зеленоватый отблеск зрачков. И тридцать лет спустя его пробирала дрожь.
– Вы думаете, что мы представляем опасность для Харонии? – спросил он.
Мэтр Игнанс усмехнулся, но, конечно, только для того, чтобы отогнать тревогу, которую вызвало упоминание об этом месте.
