жестокое испытание. Речь скорее шла о почетном поручении: присутствовать среди немногих фениксийцев, представленных к императорскому двору. Если император одобрит проведенный ритуал Возрождения, то может проявить щедрость и даровать земли и высокий титул. В прошлом ученикам случалось снискать милость императора, а награда одного фениксийца служила также и лиге.
Отбытие Силдина представило для юных послушников возможность вдоволь насмотреться на окрестности. Впрочем, они нередко собирались вот так, когда из деревни доставляли в Башню провизию. Раз в неделю с приближением ночи несколько селян, нагруженных корзинами с фруктами и овощами, карабкались по крутой тропе, ведущей к Башне. Когда они еще только приближались к подножию гигантской пламенеющей печи, наставник-фениксиец, с бесстрастным лицом, облаченный в грубошерстную рясу, распахивал им навстречу огромные темные деревянные двери, усыпанные шляпками гвоздей. Он сполна оплачивал доставленную провизию и удалялся, так что любопытным жителям Седении так и не удавалось ничего разглядеть во тьме. Назавтра по деревенским улочкам разносились новые толки о таинственных обитателях Башни…
Как и все, Януэль неотрывно смотрел вслед удалявшимся путникам в остроконечных капюшонах. Он сознавал, что между ним и Силдином никогда не было подлинного доверия. Они были во всем столь различны, что остальные ученики частенько задавались вопросом, что их вообще могло сблизить. Но в сумраке Башни с ее умело организованным бытом годы текли медленно, и Януэлю, росшему в шумном окружении, пришлось свыкаться с одиночеством. Силдин с его живостью и склонностью к похождениям, напротив, нуждался в дружеском внимании. А кроме того, он всегда был слишком поглощен собой, чтобы расспрашивать о чем-то Януэля. Впрочем, это шло на пользу их дружбе.
Януэль ожидал, что Силдин оглянется и махнет рукой на прощание, но нет, путники удалялись. Януэль провожал их взглядом до тех пор, пока они не скрылись в закоулках Седении.
Со щемящим сердцем юноша направил свои стопы к мэтру Фарелю, который по-отечески руководил его продвижением на тернистых путях лиги фениксийцев. Под его опекой Януэль вкусил смирение и покорность.
Однако Фарель был его наставником, но не другом. К несчастью, теперь юноша остался в одиночестве.
ГЛАВА 3
Мэтр Фарель проживал на шестом этаже Башни. Своды его кабинета, занимавшего четверть круга, подпирали бронзовые балки. Сквозь стены, закрытые многочисленными стеллажами, чьи полки сгибались под грузом пергаментов и фолиантов, не доходили никакие звуки, что создавало благоприятную атмосферу для постижения знаний. Наставник предпочитал это убежище гулким амфитеатрам. В обществе Фареля Януэль проводил время с утра до самых сумерек. Наставник разделял с ним дневную трапезу и покидал ученика лишь в связи с необходимостью исполнить свой благородный долг, приняв участие в ритуале Возрождения в зале Завета.
Проникнув в покои учителя, Януэль застал его в постели, тот сидел, подложив под спину подушку. На лбу его была закреплена масляная лампа, освещавшая подставку для письма. Оторвав перо от бумаги, он поднял глаза и сказал повелительно:
– Присядь.
Наставник Фарель казался столь же неотъемлемым атрибутом лиги, что и Башня. Однако человек этот овладел наукой стареть, не дряхлея при этом. Его длинные белые волосы и борода выглядели ухоженными. Морщинистое удлиненное лицо напоминало плоскодонное судно властительницы Земли Единорогов – Ликорнии, оно побывало в стольких сражениях без всякого ущерба для себя. На его тощем, с проступающими костями, согбенном теле, изношенном в долгих одиноких странствиях, лежал отсвет Завета: истинному фениксийцу надлежало закалять свое тело, чтобы посвятить всего себя духовному служению. Януэль питал к мэтру Фарелю глубокое уважение за несгибаемость характера, за преданность тем, чьим наставником он являлся. И днем и ночью любой, кто испытывал сомнения и неуверенность в своих силах, мог постучать в его дверь. Когда в начале осени Януэль заразился красной лихорадкой, наставник бодрствовал возле его ложа четверо суток подряд.
Взамен Фарель требовал от своих учеников беспрекословного подчинения и слепого доверия. Он обрел желаемое в Януэле. Юный послушник дорожил своим положением. В прежней жизни ему довелось общаться со многими учителями, прежде чем он был допущен в святая святых лиги. Сильные, ловкие, одаренные наставники прежних лет покоряли Януэля умением властвовать над людьми. Находясь рядом с ними, он постигал жизнь в лязге оружия, в грохоте сражений. С Фарелем его связывало совсем иное: здесь присущая ему жажда знаний встретилась с мудростью и спокойствием. Исходившее от наставника обманчивое ощущение ясности Януэль смаковал, как редкое вино.
Юноша устроился на табурете. Зачищая острие пера, учитель прошептал:
– Тебе грустно?
Фарель читал его чувства, будто они были записаны в одной из бесценных магических книг, заполнивших эту келью. Удивленный точностью догадки мэтра, Януэль пробормотал:
– Похоже, да…
– Меж тем он отбыл, чтобы свершить благородное дело. Разве ты не рад за него?
– Я рад. Но…
Януэль заколебался. Фарель, не отрывая взгляда от кончика своего пера, задал вопрос:
– Ты не уверен в его успехе? Тебя волнует именно это? А ведь благодаря вашей дружбе ты узнал, насколько он талантлив.
– Вы позволите высказаться начистоту, наставник?
– Дерзай, – заметил учитель, складывая принадлежности для письма.
– Меня тревожат его чувства.
Лицо старца осветилось легкой улыбкой.
– Те, что он так ярко проявлял в обществе Лайи?
Януэль едва не свалился с табурета. Он вытаращил глаза, пытаясь различить в чертах наставника проблески гнева либо иронии.
