станешь настолько сильным, чтобы проникнуть в Харонию.
Януэль окинул взглядом зал. Феникс в его груди пел радостную и торжественную песнь. Песнь судьбы.
– То есть я тот, от кого зависит, погибнет ли Миропоток или будет жить… – с трудом выговорил он.
– Именно так, – подтвердил наставник.
– Никто, кроме меня, не может проникнуть в Харонию?
– Нет, есть такие, кто смог бы. Но ни у кого недостанет силы высвободить Желчь Фениксов, чтобы испепелить королевство мертвых.
Януэлю показалось, что в голосе Фареля прозвучало некое сомнение. Тот продолжал:
– Потребовались бы века на то, чтобы повторить магию импульсов, сотворивших твою мать. К этому времени на поверхности Миропотока не останется ничего, кроме пыли.
– Вы о чем-то умалчиваете, наставник.
Призрак вздрогнул и прошептал:
– Харонцы ищут тебя. И здешние власти тоже. Имперские войска в любую секунду могут начать штурм… Ты прав, я умалчиваю о том, что у нас очень мало шансов на успех, что твоя жизнь под угрозой, а может быть…
Януэль задумчиво посмотрел в сторону. Он не ведал, откуда взялось у него убеждение, что будущее противостояние будет безжалостным и потребует от него куда больших жертв, чем все испытания, через которые ему уже довелось пройти. Мысль об этой неизбежной борьбе наполняла его ужасом, но ему и в голову не приходило отступить, отказаться. Память о матери жила в нем. Он знал, что ее любовь к нему вовсе не была продиктована Волнами и что любила она его не за то, что ему предстояло спасти Миропоток. Слезы наворачивались у него на глаза, когда он вспоминал, как она умела его приласкать, когда он пугался темноты. В такие моменты она была уже не волшебным существом, а его мамой. Просто мамой. И вероятно, именно уверенность в этом придала ему решимости. Да, он готов взвалить на свои плечи будущее, ответственность за судьбу Миропотока.
Он думал о своих друзьях, о Силдине и особенно о Шенде. Он боялся, что драконийке не удалось скрыться от Грифонов, бросившихся за ней в погоню. Януэль все же надеялся, что она была захвачена в плен, но не убита. И ради нее он не отречется и будет бороться до конца.
Наконец он осознал, что в его жизни появился смысл и что он заключался в том, чтобы исполнить долг перед людьми.
Старейшина лиги откашлялся:
– Нужно немедленно действовать. Нам следует поместить Януэля в укрытие. Здесь он больше не в безопасности. Я боюсь, как бы появление Дракона не подтолкнуло солдат к началу штурма, который долго откладывался. – Он как-то сник. – Увы, я не сумел отвести опасность, – пробормотал он. – Эта Башня скоро будет захвачена.
– Вы не можете этого допустить! – воскликнул Януэль.
– Нет? Однако нам придется пожертвовать своей жизнью, чтобы спасти тебя.
– Это нелепо!
– Я бы так не сказал, мой мальчик. Миропоток ценнее, чем двести фениксийцев, пусть даже они являются и лучшими кузнецами империи. Ты дошел сюда, чтобы найти ответ. Мэтр Фарель сказал тебе главное: твоя жизнь, Януэль, важнее, чем что бы то ни было на свете. А сейчас прежде всего мы должны убедиться с помощью магии Огня в том, что Желчь больше не течет по твоим венам. Потом ты сможешь открыть свое сердце и научиться у твоего Феникса магии, которой владеют только самые старые фениксийцы. Сейчас самое время заняться этим.
– Потом мы отправимся в Каладрию, – добавил Фарель.
– В Каладрию, мой учитель? – спросил Януэль.
– Ты сможешь скрываться от харонцев у белых монахов, познавая могущество Огня. Уже сейчас Волны мчатся сюда, чтобы открыть тебе путь в Каладрию.
Молодой фениксиец обратился к старейшине Лизьену:
– Учитель, вы не можете позволить Церкви проникнуть сюда. Попробуйте хотя бы покинуть Башню, воспользовавшись Фениксами!
– Нет. Я против того, чтобы фениксийцы спасались бегством. Даже под игом Церкви мы сможем приносить пользу, выковывая оружие для борьбы с Харонией. Мы потеряем независимость, но с точки зрения Завета это не будет поражением. Януэль, мы стоим на пороге войны не на жизнь, а на смерть. Наши традиции не имеют в этих обстоятельствах особого значения… Больше нет ни фениксийцев, ни грифийских жрецов. Есть мужчины и женщины, готовые словом и делом бороться за существование Миропотока. Поддаться гордыне было бы огромной ошибкой. Пусть мое сердце разрывается при мысли о том, что мне придется открыть врата этой Башни, я считаю, что нужно сделать все, чтоб помешать Харонии. И лично я убежден, что каждый выкованный в этих стенах меч поможет выиграть немного времени, чтобы ты успел усовершенствовать свои умения.
Януэль замолчал. Он был впечатлен проницательностью старейшины. Он сознавал, насколько решителен был этот человек, посвятивший всю жизнь фениксийской лиге и вот теперь отдававший ее в руки империи. Януэль пообещал себе, что никогда его не забудет и будет стремиться стать таким же благородным, как он.
По знаку старейшины девять великих мэтров Огня поднялись и окружили Януэля.
– Я тебе завидую, – признался благородный старец, по-дружески улыбаясь. – Носить в своем сердце Феникса Истоков… Но нужно убедиться в том, что Желчь больше не угрожает вселиться в него.
– Однако именно мне предназначено впоследствии высвободить Желчь…
– Это верно, но этот Феникс должен стать твоим самым близким союзником, тем, кто научит тебя
