Я вздохнул.
– Не знаю. Я давным-давно похоронил все связанное с отцом. Это уже давно мертво.
– Ну да, конечно.
– Я говорю серьёзно.
– Нет. – Он ткнул в меня пальцем, так же, как я сам на балконе виллы «Закат» ткнул в Банкрофта, когда тот не хотел признать выложенные мной факты.
– Ты лжешь самому себе. Помнишь того сутенера, которого мы встретили в кабаке Ласло в тот год, когда вступили в банду Шонагана? Нас едва успели от него оттащить, а то бы ему точно несдобровать.
– Это все химия. Мы накачались по уши тетраметом и выпендривались перед ребятами Шонагана. Твою мать, нам ведь тогда было всего шестнадцать.
– Вздор. Мы поступили так потому, что тот тип был похож на отца.
– Возможно.
– Точно. И по той же самой причине в течение последующих полутора десятилетий мы убивали всех начальников.
– О, успокойся, мать твою! Полтора десятилетия мы убивали всех, кто стоял у нас на пути. Это же была армия, мы зарабатывали этим на жизнь. К тому же с каких это пор сутенер стал начальником?
– Ну хорошо, мы с тобой пятнадцать лет охотились на сутенеров. И на тех, кто пользуется их услугами. Возможно, именно за это нам сейчас приходится расплачиваться.
– Матерью отец никогда не торговал.
– Ты в этом уверен? В таком случае, почему мы обрушились на обидчиков Элизабет Элиотт с неумолимостью тактической ядерной боеголовки? Почему в этом расследовании мы сделали такой упор на публичные дома?
– Потому что, – сказал я, наливая себе слой виски толщиной с палец, – таким это расследование было с самого начала. Мы занялись девчонкой Элиотт потому, что это казалось правильным направлением. Интуиция чрезвычайных посланников. То, как Банкрофт обращался со своей женой…
– О, Мириам Банкрофт. Тут мы могли бы о многом поговорить.
– Заткнись. Элизабет Элиотт оказалась чертовски удачным ходом. Без визита в биокабины Джерри мы бы ни за что не вышли на «Голову в облаках».
– Ага. – Презрительно фыркнув, он опрокинул в рот свой стакан. – Верь во что хочешь. А я скажу, что Лоскутный человек был своеобразной метафорой для нашего отца, потому что мы не могли взглянуть правде в глаза. Именно поэтому мы наложили в штаны от страха, впервые столкнувшись с составной конструкцией. Помнишь санаторий на Адорасьоне? После того короткого спектакля нас целую неделю преследовали кошмары. Мы просыпались, сжимая в руках разорванную в клочья подушку. После этого нас были вынуждены отправить на психологическую реабилитацию.
Я раздраженно махнул рукой.
– Да, помню. Я помню, как мне тогда было страшно – но только я испугался Лоскутного человека, а не отца. То же самое чувство мы испытали, встретившись с Кадминым в виртуальности.
– Ну а теперь, когда его больше нет в живых, что ты чувствуешь?
– Ничего.
Он снова ткнул в меня пальцем.
– Это отговорка.
– Никакая это не отговорка. Ублюдок встал у нас на пути, угрожал, и вот теперь он мертв. Конец сообщения.
– А больше тебе никто не угрожал? Напряги память. Быть может, когда ты был маленьким?
– Я не намерен больше говорить об этом. – Взяв бутылку, я снова наполнил стакан. – Поищи другую тему. Как насчет того, чтобы поговорить об Ортеге? Каковы наши чувства в этой области?
– Ты собираешься прикончить эту бутылку в одиночку?
– Угостить?
– Не надо.
Я развел руками.
– Тогда какое тебе дело?
– Ты хочешь напиться?
– Естественно. Раз уж мне приходится изливать душу самому себе, не вижу причин, почему я должен делать это трезвым. Так что расскажи мне про Ортегу.
– Я не хочу о ней говорить.
– А почему бы и нет? – рассудительно произнес я. – Помнишь, ты сам говорил, что надо же нам о чем-то говорить. Что ты имеешь против Ортеги?
– А то, что к ней мы теперь относимся по-разному. Ты больше не носишь оболочку Райкера.
– Из этого не следует…
– Нет, следует. То, что связывает нас с Ортегой, носит исключительно плотский характер. Ни для чего другого не было времени. Вот почему ты сейчас так горишь желанием говорить о ней. В новой оболочке у
