– Я готов поклясться, что правильно сосчитал двери! Клерк сказал – третья справа… должно быть, я одну пропустил. Вы мне не поможете?
Вся съежившись в отчаянной и безнадежной попытке прикрыть грудь согнутым локтем, а остальное – растопыренной ладонью, она казалась сама себе Евой после грехопадения.
– Я… гм… я не совсем одета.
Мистер Кордова смутился, но, вместо того чтобы тактично ретироваться, повернулся и захлопнул дверь ногой: руки у него были заняты двумя громоздкими чемоданами и тростью.
– Искренне извиняюсь, – повторил он со своим чарующим английским акцентом, – я, наверное, поставил вас в ужасно неловкое положение.
Она судорожно перевела дух.
– Но вы же понимаете, вам незачем смущаться.
Все это он проговорил с такой горечью, с таким самоотречением, что у сестры Августины больно сжалось сердце. К тому же он, безусловно, был прав. Чувствуя себя законченной дурой, она опустила руки, выпрямилась и сказала как ни в чем не бывало:
– Вы совершенно правы. Я просто не подумала. Ей даже захотелось извиниться за свою бестактность, но она прикусила язык. Разумеется, он не мог ее видеть, она это прекрасно понимала, но… все-таки ей было мучительно неловко стоять в чем мать родила перед незнакомым мужчиной. Впервые за все время она даже порадовалась, что на нем непроницаемые очки: пусть он слеп, но встретиться с ним взглядом в эту минуту она не пожелала бы ни за какие блага мира. Пришлось сделать несколько семенящих шажков назад, к постели.
– Прошу меня извинить…
– Нет, это я прошу меня извинить!
Он попятился, давая ей дорогу, и она прошла в одном шаге от него, чувствуя, как с головы до ног покрывается гусиной кожей.
– Разве они не могли послать коридорного вас проводить? – спросила она через плечо, пытаясь нащупать в чемодане свой капот.
– Я им сказал, что сам справлюсь. Иногда… – Его голос беспомощно затих на полуслове.
Да куда же, черт побери, девался этот халат, будь он неладен?
– Иногда?.. – переспросила она, нетерпеливо вывернув на постель все содержимое чемодана.
– Боюсь, что иногда гордыня толкает меня на поступки, которые мне явно не по силам, – со сдержанным достоинством признался мистер Кордова.
Повернувшись к нему вполоборота, сестра Августина натянула на плечи капот из розовой синели.
– Смирение, конечно, достойно похвалы, – назидательно напомнила она, – но, должна признаться – хоть и не моего ума это дело, – что сама я никогда не считала его одной из основных добродетелей.
Его плутовская улыбка немного удивила ее: от человека, погруженного – пусть даже в прошлом! – в научные изыскания, она такого не ожидала.
– Спасибо вам на добром слове, сестра. Особенно принимая во внимание обстоятельства.
Она покрепче затянула на талии кушак капота и повернулась к нему:
– Ну вот, я готова. Позвольте мне взять один из них.
Он отдал ей меньший из чемоданов, который держал под мышкой.
– Какой номер назвал вам клерк?
– Четырнадцатый.
Они вышли в коридор. Она хотела взять его под локоть, но мистер Кордова отвел ее руку и сам крепко ухватился за ее плечо, пояснив:
– Мне так удобнее.
Двигаясь «индейской цепочкой» – он на шаг позади нее, – они безо всяких приключений добрались по узкому коридору до нужной двери.
– Вот мы и пришли. Номер четырнадцатый через две двери от моего, вы просто ошиблись при подсчете.
– Я должен еще раз извиниться.
– Вовсе нет. Ключ у вас? Позвольте мне помочь…
– Вы очень добры, но я предпочитаю все делать сам.
Это прозвучало неожиданно твердо, даже немного резко. Сестра Августина опешила и, отступив на шаг, принялась наблюдать с безмолвным сочувствием, как он ставит чемодан на пол, вешает трость на левую руку и шарит вынутым из кармана ключом вокруг замочной скважины. Наконец дверь открылась.
С первого же взгляда она убедилась, что его комната – сестра-близнец ее собственной.
– Я поставлю ваш чемодан вот на этот стул, ладно?
Он кивнул, но так и замер в дверях. Сестра Августина поняла, что он хочет остаться один, чтобы обследовать комнату без свидетелей, и, подойдя к нему, вновь решительным жестом водворила его руку к себе на плечо.
– Кровать стоит… – она слегка потянула его за руку, чтобы сдвинуть с места, – раз, два, три, четыре… в четырех с половиной шагах отсюда по прямой. А вот ночной столик.
Она прижала его ладонь к деревянной крышке.
– Тут стоит масляная лампа… вот она. Хотя… – тут она почувствовала, как краска заливает ей щеки, – вам она, наверное, не понадобится. Теперь, если вы повернетесь боком и пройдете вдоль кровати… раз, два, три, четыре, пять… стоп, это письменный стол.
Подобным же образом они просчитали количество шагов до окна, до гардероба и до умывальника, потом сестра Августина предложила выйти в коридор и определить расстояние до ванной комнаты.
– Нет, уж теперь я сам, благодарю вас.
– Честное слово, мне вовсе не трудно, и пока мы…
– Сестра, – протянул он своим волнующим баритоном, – вы просто ангел милосердия, но, насколько я понимаю, на вас всего лишь легкий халат или что-то в этом роде. Если нас кто-нибудь заметит… может возникнуть неловкость.
С неожиданным для себя сожалением она выпустила его руку и отошла к двери.
– Вы правы. Спасибо, я как-то об этом не подумала. Что ж, в таком случае я, пожалуй, пойду… Вы уверены, что вам больше ничего не нужно?
– Совершенно уверен.
– Ну тогда до свидания. Она открыла дверь.
– Сестра?
– Да?
– Я хотел бы спросить… не согласитесь ли вы отужинать со мной сегодня? Если, конечно, это не противоречит уставу вашего ордена.
Она улыбнулась. Выдержав паузу для приличия, она ответила:
– Да нет, пожалуй, никаких правил я не нарушу, если соглашусь. Представьте себе, мистер Кордова, наш орден отличается весьма либеральными взглядами.
Она уже успела позабыть, насколько неотразима его собственная улыбка.
– Рад слышать, что орден Нищенствующих Сестер столь демократичен.
– Сестер Святой Надежды, – поправила она с мягким упреком.
– Ах да, Надежды… Так я постучу к вам примерно через час?
– Буду ждать с нетерпением.
Он отвесил ей низкий церемонный поклон, окончательно пленивший ее сердце, и она босиком выпорхнула из его комнаты бесшумной танцующей глиссадой.
– Это произошло ровно год и месяц тому назад. По завершении университетских занятий я отправился домой на корабле из Ливерпуля в Сан-Франциско. Через три недели мы с Изабеллой должны были сыграть свадьбу.
– Свадьбу?
Сестра Августина отложила вилку и потянулась за своим бокалом. «Шато Дюкрю-Бокейю» урожая 1879 года, как объяснил ей мистер Кордова. К столу в отеле «Саратога» подавали только «Шабли» местного разлива; узнав об этом, владелец ранчо близ Монтерея поднялся к себе в номер и принес бутылку из своих
