Либо он должен показать, чем 'плохая революция' (даже не антимонархическая, а антифевральская, каковой была, по определению, Октябрьская) отличается от 'хорошей революции', каковой была революция антикоммунистическая, разрушившая СССР и создавшая ту жизнь, которую мы имеем.
Например, в этом случае Солженицын должен сказать, что антикоммунистическая революция создала хорошую жизнь. Но он же не может этого сказать! А что тогда хотят сказать он и те, кто говорит его устами?
Если любые либералы – это бесы (и тут я перехожу от анализа Солженицына к анализу околовластных концепций, породивших некую среднегабаритную кампанию), то как можно было поддержать этих бесов в 1987-1991 гг.? И кто такой тогда Ельцин?
Если любой разрушитель соучаствует в деле сатаны, то почему разрушение СССР является божьим делом? Тогда ведь надо в оправдание сказать, что СССР создан дьяволом. Но это очень непростой историософский вопрос. Он простой для попсы в духе Толкиена. А в более серьезном контексте многое становится проблематичным.
Даже если дьявол и способен что-то создать, то нам всем понятно (или нет?), что его абсолютное создание – это нацистский рейх Адольфа Гитлера. Но что получается? Что у нас возникло сразу два дьявола? Это Попперу так хорошо рассуждать! Он светский человек. А как должен рассуждать религиозный человек? Как он должен объяснить войну 1941-1945 годов – кто в ней дьявол? Тогда ведь и белые эмигранты раскололись: Деникин пришел к тому, что дьявол – это Гитлер, а Краснов к тому, что дьявол – это 'совок'.
Если в 1941 году коммунистический Советский Союз был атакован дьяволом, значит сам он творением дьявола не являлся. Метафизическое зло для христианина едино! Не может быть два воюющих между собой абсолютных зла!
Для либерала – может быть два одинаково порочных строя! Это и называется 'тоталитаризм'. Но это не метафизическая, а светская доктрина. Светский исследователь не говорит, что Россию погубило отпадение от бога. Он говорит о социальных, экономических, политических, культурных причинах.
Можно ли рассуждать иначе? Конечно, можно. Но тогда надо рассуждать в единой системе, которая придает высший приоритет трансцендентальным обстоятельствам. Но в этой системе возникают свои проблемные узлы. Солженицын же использует трансцендентальный язык для того, чтобы избежать имманентных проблемных узлов, а имманентный язык (язык обычного публицистического полемиста) для того, чтобы избежать трансцендентных проблемных узлов.
И никто этого не хочет замечать. Никто не хочет замечать, что это, по любым меркам, элементарно нечестно. А почему этого не замечают?
Прежде чем перейти к анализу поставленного вопроса, отмечу, что очерк Солженицына (а точнее, четыре статьи, составившие единый очерк) был опубликован в 1985 году в журнале 'Москва', а затем в трехтомнике солженицынской публицистики. И никому уже тогда до него не было дела. Понятно, почему! Потому что на повестке дня была 'оранжевая революция', имеющая своей задачей развал СССР и ограбление широчайших народных масс.
Придавать в этой ситуации какое-то общественное значение солженицынским размышлениям о нищете российского раннего 'оранжизма' никто не собирался. Потому что такое представление автоматически переносилось на 'оранжизм', разваливавший Советский Союз.
Ну, а теперь о том, почему никто не замечает, как Солженицын петляет, используя то имманентно- публицистический, то трансцендентно-апокалиптический тип всего на свете – лингвистики, риторики, аналитики, концептуалистики, историософии.
Да потому не замечают, что если это начать замечать – не будет Солженицына. И всего того, что с ним связывают, не будет. А оно, то, что с Солженицыным связывают, определенным группам все еще нужно.
Почему нужно? Потому, что на Солженицына все еще делаются определенные ставки. Эти ставки глубоко неверны. И я берусь показать это в данном анализе. Но они делаются! Они внутренне присущи существующей системе. Они как раз и придают этой системе определенное качество.
Система хочет казаться ОХРАНИТЕЛЬНОЙ ВООБЩЕ, и ей нужно стать наследником 'солженицыновского охранительства' как такового. Но она не является 'охранительной вообще'. Она является охранителем конкретного порядка вещей. И этого она не хочет признавать (рис. 3).
Итак, есть охранительность вообще и есть охранительность по отношению к определенному устройству жизни. Дальше возникают следующие вопросы. (рис. 4)
Если устройство жизни плохое, то почему его надо защищать? Существует известная притча о тиране Сиракузском. Старуха все время молилась за тирана Сиракузского, а когда ее спрашивали, почему она это делает, она отвечала: 'Я давно живу и знаю, что каждый следующий хуже предыдущего'.
Однако это притча. А о чем нужно говорить без притчи – или расшифровав эту притчу? Какая философия стоит за этой 'общей охранительностью'? Философия 'примордиальности'!
В соответствии с этой философией, история вообще есть отпадение от 'золотого века' и представляет собой абсолютно пагубное начало. То есть – вся история как таковая есть пагубное начало.
По этому поводу можно прочитать кого угодно из правых (типа А.Малера), которые объяснят, что история начинается грехопадением.
У меня возникает вопрос, что это за специфическая метафизика, в которой история начата грехопадением? Это не христианская, не библейская метафизика. Потому что с точки зрения метафизики христианской и библейской в целом (т.е. также исламской и иудаистической), история начата Творением. День первый, день второй, день третий… История – это 'Книга Бытия', история Творения.
Таким образом, для того, чтобы заявить, что история начата грехопадением, надо глубочайшим образом извратить Писание. И это извращение происходит. Сначала до развала советской власти, а потом после этого развала.
В Москву – задолго до развала СССР – приезжает священнослужитель с Запада, епископ Василий Родзянко. Он живет в Троице-Сергиевой лавре и пишет там книгу – при покровительстве церкви и церковной опеке издания. Как она называется? 'Теория распада вселенной и вера отцов'.
Один из центральных тезисов этой книги состоит в том, что космологический 'Большой взрыв', как 'начало Вселенной' – это момент изгнания Адама из Рая.
Это – на фоне уже принятого 2-м Ватиканским собором, то есть католиками, положения о том, что 'Большой взрыв' есть Сотворение мира.
Таким образом, с точки зрения католиков, существующая Вселенная, сотворенная большим взрывом, благословенна и нуждается в спасении.
А с точки зрения епископа Василия Родзянко, Вселенная сотворена грехом, и потому нуждается в ликвидации. Назвать эту метафизику метафизикой всей Русской православной церкви я не берусь. Но я задаю вопрос, почему в определенный момент (и тогда, в начале 80-х годов – явно по определенным спецсанкциям) в страну был ввезен эмигрант и направлен в Лавру писать книгу, согласно которой Вселенная сотворена грехом Адама? Ведь это же вопрос не спекулятивно-религиозный! Это вопрос мировоззренческой борьбы!
Соответственно, в принципе существуют два взаимно антагонистичных подхода (рис. 5).
Эти два подхода – происторический и контристорический.
Контристорический подход, в соответствии с которым революция, как говорил Бисмарк, 'ненавистна как грех', предполагает, что вся история 'ненавистна как грех'. И тогда – история есть отпадение, история есть проклятие, история есть мерзость.
В каком-то смысле эту логику можно адресовать к Платону (по крайней мере, в трактовке Поппера). В этой трактовке любое изменение есть ухудшение по отношению к 'золотому веку'. А раз это ухудшение, то с ним надо бороться.
Однако с Платоном все сложно. Гораздо проще с Дугиным – там все заявлено до конца. Революция греховна, поскольку она подталкивает историю. Что такое образ 'клячу истории загоним, левой, левой, левой'? Это – 'Вперед история, вперед! Время, вперед!'
