безразлично. А нам нет.
Часть 11. Политика и баллистика
Есть игры вокруг Габалы. И есть Габала как таковая. То есть как одно из слагаемых в ядерной военной системе. Нашей системе, системе СССР, которую наша российская система наследует. А также мировой системе – коль скоро речь идет о совместном использовании.
Что такое Габала под этим (собственно предметным) углом зрения? Что такое Габала в соотношении с теми или иными стратегиями ядерного противоборства? Притом, что эти стратегии меняются, и система ПРО – это супериндикатор в подобном изменении?
Тех, кто играет вокруг Габалы, это не интересует. И это ошибка. Нельзя играть вокруг какого-то содержания, пренебрегая этим содержанием. Нельзя сводить все к содержанию, но нельзя и игнорировать его.
Ну, так и не будем игнорировать. И погрузимся хотя бы на время в сухую и одновременно жгучую субстанцию ядерно-технических обстоятельств.
Для этого придется начать издалека.
С самого начала 'ядерной эпохи' между двумя сверхдержавами шло, как и водится в борьбе, соперничество в области создания 'ядерного меча'. Создавались все более мощные боеголовки и все более совершенные средства их доставки на цели противника – бомбардировщики, затем ракеты, затем еще более 'дальние' ракеты. И в момент, когда число таких ракет и у США, и у СССР превысило некий критический порог, и когда выяснилось, что для них время от момента пуска до поражения цели на территории противника не превышает полчаса, заговорили о ядерной войне как неизбежном 'взаимном гарантированном уничтожении'.
Но тогда же стали думать о том, нельзя ли создать некий 'щит' для защиты от такого ядерного 'меча'. И начали разрабатывать первые системы противоракетной обороны. И возникла ситуация, при которой тот, кто обзаведется таким 'щитом', – может уничтожить своего противника, не опасаясь ответного удара. Что неизбежно наращивало взаимную 'ядерную подозрительность' и риск ядерной мировой войны.
Именно тогда и по этой причине впервые заговорили о том, что совершенные системы противоракетной обороны не снижают, а увеличивают 'ядерный риск'. И в мае 1972 года, после трехлетних переговоров и согласований, между СССР и США был подписан знаменитый 'Договор по Противоракетной обороне' (ПРО). Договор фактически декларировал, что обе стороны отказываются от права на 'расширенную ядерную самозащиту'.
В частности, в договоре оговаривалось, что каждая из сторон имеет право на развертывание не более двух локальных систем ПРО – вокруг своей столицы, а также вокруг района шахтного базирования своих стратегических баллистических ракет. Причем в каждом из районов может быть развернуто не более 100 пусковых установок противоракет, а также не более 6 радиолокационных станций (РЛС) системы ПРО.
Из других наиболее значимых положений Договора необходимо упомянуть следующие взаимные обязательства Сторон:
'- Не создавать, не испытывать и не развертывать системы или компоненты ПРО морского, воздушного, космического или мобильно-наземного базирования.
– Не создавать, не испытывать и не развертывать пусковые установки противоракет для пуска с каждой пусковой установки более одной противоракеты одновременно, не модифицировать развернутые пусковые установки для придания им такой способности, а также не создавать, не испытывать и не развертывать автоматические или полуавтоматические или иные аналогичные средства скоростного перезаряжания пусковых установок противоракет.
– Не придавать ракетам, пусковым установкам и РЛС, не являющимся соответственно противоракетами, пусковыми установками противоракет и РЛС ПРО, способностей решать задачи борьбы со стратегическими баллистическими ракетами или их элементами на траекториях полета и не испытывать их в целях ПРО.
– Не развертывать в будущем РЛС предупреждения о нападении стратегических баллистических ракет, кроме как на позициях по периферии своей национальной территории с ориентацией вовне'. (Подчеркнем здесь, что именно в соответствии с этим последним принципом и была построена Габалинская РЛС).
В 1974 году к Договору по ПРО был принят уточняющий протокол, согласно которому число возможных районов ПРО у каждой стороны оказалось сокращено до одного. СССР выбрал размещение такого района ПРО вокруг Москвы, США – вокруг своего позиционного района шахтных стратегических МБР 'Гранд-Форкс' в штате Северная Дакота.
Этот договор просуществовал в почти неизменном виде вплоть да краха СССР. Но уже в начале 80-х годов в принятой при Рейгане программе 'Стратегической оборонной инициативы' (СОИ) было объявлено о намерениях США решительным образом нарушить его ключевые положения, включая создание систем ПРО морского, воздушного и космического базирования, автоматического перезаряжания установок противоракет и т.д.
Насколько были блефом сообщения и 'утечки' из США о том, что такие системы создаются полным ходом и вскоре будут готовы к постановке на вооружение – отдельный вопрос. Подчеркнем лишь, что именно этот американский блеф (хотя уже тогда, видимо, не вполне блеф) стал одним из главных камней преткновения на переговорах Горбачева с Рейганом в Рейкъявике в 1986 г. И тогда же Рейган впервые поставил перед главой СССР вопрос о совершенствовании ПРО. А именно – о проработке концепции создания 'Глобальной системы защиты от ракетного нападения' (ГСЗ).
17 июня 1992 года, уже после распада СССР, Дж Буш-старший и президент новой России Б.Ельцин подписали в Вашингтоне 'Совместное российско-американское заявление по глобальной системе защиты', в котором признали необходимость 'безотлагательно начать выработку концепции ГСЗ'. То есть, уже в этот момент российской стороной американцам был дан неявный 'карт-бланш' на развитие систем ПРО, выходящих за рамки ограничений Договора 1972 года.
В 1994 году Б.Ельцин и Б.Клинтон в Совместном заявлении подтвердили свою приверженность принципам Договора по ПРО. В частности, было вновь специально оговорено обязательство сторон 'не придавать системам, не являющимся системами ПРО, способность решать задачи борьбы со стратегическими баллистическими ракетами, и не испытывать их в целях ПРО'.
Но уже 10 мая 1995 года Клинтон и Ельцин в очередном Совместном заявлении' официально открывают тему 'разграничения стратегической и нестратегической ПРО' и впервые формулируют принципы такого разграничения. Уже отменено ограничение, касающееся запрета на мобильные системы ПРО, и начинается диалог по поводу скоростей противоракет-перехватчиков и условий их испытаний, отличающих стратегическую и нестратегическую ПРО.
В марте 1997 года в Хельсинки Ельцин и Клинтон подписывают очередное 'Совместное заявление в отношении договора по ПРО', где, начав с согласия об основополагающем значении Договора по ПРО 1972 года, переходят к теме 'необходимости эффективных систем нестратегических ПРО'.
Стороны оговаривают, что сохраняют в своих действиях следующие ограничения по параметрам нестратегической ПРО:
'- скорость полета ракеты-перехватчика на любом участке траектории ее полета не превышает 3 км/с;
– скорость полета баллистической ракеты-мишени на любом участке траектории ее полета не превышает 5 км/с; и
– дальность полета баллистической ракеты-мишени не превышает 3500 км'.
Но одновременно Договаривающиеся Стороны дают российским и американским экспертам поручение 'срочно подготовить договоренность по высокоскоростным системам нестратегической ПРО'.
При этом Договаривающиеся стороны признают, что:
'- Ни у одной из Сторон не имеется планов проведения до апреля 1999 года летных испытаний по баллистической ракете – мишени ракет – перехватчиков нестратегической ПРО, являющихся предметом договоренности по разграничению применительно к высокоскоростным системам нестратегической ПРО. Ни у одной из Сторон не имеется планов создания систем нестратегической ПРО с ракетами-перехватчиками, скорость которых превышает 5,5 км/сек для систем наземного и воздушного базирования и 4,5 км/сек для систем морского базирования. Ни у одной из Сторон не имеется планов испытаний систем нестратегической ПРО по ракетам-мишеням, оснащенным РГЧИН, или по боеголовкам, которые развернуты
