на Моля пристальный взгляд.
– Ну, если вам
Поняв наконец свою ошибку, Моль опять пришел в ярость и принялся осыпать Кэтрин непристойной руганью, приписывая ей все гнусности, какие только мог измыслить его скудный ум. У нее невольно открылся рот от изумления, когда он заявил, что она не стоила уплаченных за нее тридцати гиней и ничего собой не представляла в постели.
– Ни рожи, ни задницы, бухнется на койку, как куль с мукой, и лежит!
Может, он и впрямь умом тронулся? Может, у него все в голове перепуталось от удара по лбу? Нет, скорее всего ему просто стыдно признаться этим мужчинам, что он так и не сумел воспользоваться своим приобретением. Таким образом рассказанная ею история получила еще одно подтверждение с неожиданной стороны. Кэтрин понимала, что ей бы следовало радоваться, но, увидев лицо Бэрка, на котором читалось отвращение, презрение и еще что-то непонятное, чему она не смогла подобрать определения, вспыхнула до корней волос.
– Говорю вам, полковник, – продолжал возмущаться Моль, словно вместо легких у него были кузнечные мехи, – эта женщина лгунья, воровка, перебежчица и вражеская лазутчица. Настоящая Иезавель![11]
– Вы забыли упомянуть Иуду Искариота, – напомнил Бэрк.
Казалось, Бэрка охватила такая бездонная скука, что даже произносить слова ему было трудно, поэтому они лениво срывались с его губ. Вся эта омерзительная история начала действовать ему на нервы. Он представил себе Моля в постели с этой девушкой, и при одной мысли об этом у него свело скулы.
Моль в бешенстве стегнул себя по сапогу хлыстиком.
– Можете смеяться сколько душе угодно, майор, но это из-за нее Карлайль был сдан без единого выстрела!
– Карлайль был сдан, потому что Уэйд – выживший из ума старый рамолик. Он даже не подготовился к обороне, – небрежно обронил Бэрк, расправляя кружево на рукаве камзола.
– Побойтесь Бога, майор! – возопил Моль, потрясенный такой неслыханной дерзостью. – Вы с ума сошли! Говорю вам, она заслана якобитами и ее надо повесить!
Он волчком крутанулся к Кэтрин и заговорил, задыхаясь от злобы:
– Как-то раз я видел казнь якобитского заговорщика. У озера Лох-Несс дело было, неподалеку от перевала Кариэррак, всего три месяца назад. Казнили старика по имени Макгрегор. Подстрекал к бунту местные кланы. Теперь-то он у шотландских свиней считается героем, но вот когда Черная Стража[12] схватила его и повесила на месте, ничего геройского в нем не было.
Увидев, как побледнела Кэтрин, Моль злорадно усмехнулся. Наконец-то он сумел задеть за живое эту рыжую ведьму!
– А знаешь, что они потом сделали? – продолжал он с упоением. – Отрезали ему голову, насадили ее на пику и оставили у ворот форта Огастес, пока она не сгнила. Да-да, а еще они вырезали у него сердце и… о, черт!
Таранная атака разъяренной фурии застигла его врасплох. Моль отпрянул, чертыхаясь и безуспешно пытаясь заслонить лицо руками. Слишком поздно: на его жирной щеке уже красовалась длинная, наливающаяся кровью ссадина, а на большом пальце остался аккуратный полукруглый след от зубов. Атака закончилась так же внезапно, как и началась: Бэрк схватил Кэтрин за талию и оттащил ее прочь. Она была в таком бешенстве, что ничего не видела, кроме красной пелены перед глазами. Ублюдок, скотина, свинья! Мало того, что этот выродок имел наглость произнести имя ее отца, он еще посмел рассказывать, как англичане глумились над его телом! Никогда в жизни Кэтрин не была так близка к убийству, как в эту минуту. Ей хотелось придушить Моля, но после короткой схватки с Бэрком она поняла, что из его железных тисков вырваться невозможно. Однако он не мог помешать ей говорить! За несколько минут она обрушила на онемевших от неожиданности мужчин такой поток богохульств, какого стены сельского кабачка, должно быть, не слыхали со дня его открытия даже от перепивших местных жителей.
Бэрк ни разу в жизни не встречал женщины, знакомой с подобными выражениями, да и мужчин, умеющих так ругаться, мог бы пересчитать по пальцам. Вся эта история уже начала казаться ему удивительно забавной, а держать в объятиях извивающуюся в бешенстве и сыплющую проклятиями Кэтти Леннокс было чертовски приятно, как вдруг его поразила одна странность: ее простонародный говор куда-то испарился словно по волшебству. И в самом деле, если бы можно было отделить суть ее высказываний от произношения, пришлось бы признать, что эта девица вполне грамотно и даже изысканно владеет речью. Только и протяжных «о» и раскатистых «р» очень отдаленно и слабо слышался шотландский акцент. Бросив взгляд на остальных, Бэрк убедился, что полковник Денхольм тоже заметил разительную перемену, и только Моль, целиком поглощенный собственным гневом и заботами о прокушенном пальце, не обратил на нее внимания.
Резко сжав талию Кэтрин так, что она задохнулась, Бэрк прервал ее речь на полуслове.
– Умолкни, женщина, – приказал он и безо всяких церемоний усадил ее на стул.
– Вот видите, какая подлая гадина, – начал было Моль, явно намереваясь ответить на тираду Кэтрин.
– Довольно, сэр, – устало, но твердо остановил его полковник Денхольм. – Вся эта перепалка ни к чему не ведет, и мне она порядком надоела. Вопрос о виновности этой женщины, о том, что она представляет собой на самом деле, решать не вам, подполковник Моль, да и не мне тоже. Завтра утром майор Бэрк отвезет эту леди в Ланкастер, а оттуда она будет отправлена в Лондон, где предстанет перед военным судом. У нас есть ваше заявление, мы выслушали вашу версию происшедшего…
– Мою версию! Я полагал, что, если уж речь идет о моем слове против измышлений обыкновенной публичной девки, военные власти безусловно примут мою «версию», как вы ее называете.
– Так кто же она все-таки: обыкновенная публичная девка или государственная преступница? – негромко спросил Бэрк.
– Да как вы смеете, майор…
