сообщить тебе.
Она подумала, что он хочет пойти в сад, где никто не сможет помешать им. Там разговаривать было, конечно, удобнее, – но все же ее охватило чувство разочарования.
Они сели на обычном месте, у садового домика. Ей уже не нужен был табурет с подушкой для больной ноги; теперь она крайне редко пользовалась тростью. Странно, конечно, чувствовать сожаление, что ты почти выздоровела, и тем не менее это было так.
– Что произошло после того, как я ушел? – Коннор подался вперед и глядел на нее с участием.
– Ничего. Ты имеешь в виду, не устроил ли он мне сцену? Нет, ничего такого не было. Дядя мне не опекун, – она невесело рассмеялась, – а я не…
– Что он сказал тебе? Я хочу знать.
– Неважно, что он сказал. Мне совершенно безразлично, что он думает.
– Я хочу знать.
– Джек, можем мы сменить тему? Не желаю повторять то, что он говорил. Он не сказал ничего ужасного и, уверена, ничего такого, о чем ты сам не мог бы догадаться. Но не заставляй меня повторять его слова. Зачем портить наш последний день?
– Да, это действительно наш последний день, Софи, – согласился он тихо. – Но как ты узнала?
– Я не то имела в виду. Вовсе не обязательно. Но это… – Она махнула рукой в сторону сада, дома. – Возможно… Не знаю, как мы… – Она вспыхнула от замешательства и отчаяния. Она полюбила человека, которого даже не могла пригласить в дом.
– Нет. Нет, это наш последний день, – начала она снова, но Джек, наклонившись к ней, не дал ей договорить:
– Послушай. Существует организация, которая называется «Радамантское общество». Может быть, ты слышала о нем.
Она кивнула.
– Они социалисты, ведь так?
– Они реформаторы.
– Дядя утверждает, что они социалисты.
– Твой дядя и супруга королевы считает социалистом, – мрачно усмехнулся он. – Но не будем сейчас спорить об этом.
– Не будем. Какое они имеют отношение к тебе, Джек?
– Они предложили мне работать на них.
Она ошеломленно откинулась на спинку плетеного кресла.
– Они что?..
– Они считают, что я могу быть им полезен, – ответил он несколько высокопарно, – в их попытках улучшить условия труда на рудниках. Поскольку имею богатый опыт в этой области. Как шахтер.
– Но… как они узнали о тебе? Он отвел взгляд и засмеялся.
– Ну, я… написал им однажды письмо, это было очень давно. Они напечатали его в своей листовке. И с этого началась наша переписка.
– Ты никогда не говорил мне об этом.
– Как-то не было случая.
У нее мелькнула мысль, что он что-то недоговаривает, но ее тут же вытеснила другая, более тревожная.
– Но ведь это лондонская организация?
– Да.
– И тебе придется ехать туда?
– Придется.
Она невольно прижала руку к горлу.
– И ты поедешь? – чуть слышно спросила Софи.
– Думаю, что должен поехать.
– Когда?
– Не откладывая.
– Понимаю. Значит, ты пришел попрощаться?
– Софи!
Она встала и нетвердой походкой пошла прочь, прижимая ладони к пылающим щекам. Позади раздались его шаги, и она ускорила шаг. У выхода из сада она бесстрастно бросила через плечо:
– Не ходи за мной, Джек, пожалуйста…
Он не послушался. Ей не терпелось остаться одной, но, когда Джек остановил ее слепое бегство, обняв и прижав к себе, она с радостью повиновалась.
– Все хорошо, Джек, не беспокойся обо мне, – повторяла она, крепче прижимаясь к нему спиной. – Все хорошо. О, Джек. – Она повернула голову, чтобы поцеловать его, его волосы, висок. – Я не виню тебя. Это прекрасная возможность для тебя, и ты должен ею воспользоваться, я это знаю. – Она развернулась к нему. – Но… что, если попрошу тебя работать на меня? Не шахтером – в каком-нибудь другом качестве. Ты мог бы быть помощником Дженкса или Дикона Пинни. – И, когда он отрицательно замотал головой, добавила:
– Кем угодно… ты мог бы работать кем угодно, Джек, ты так умен…
– Нет, Софи, нет. Я не могу работать на тебя.
– Но почему? – чуть не плача, вскричала Софи.
– Не могу. Это невозможно. Не проси меня.
Его глаза и пальцы, сжимавшие ей плечи, убедили ее больше слов, что спорить бесполезно. Вместо того чтобы заплакать, она прижалась к нему и крепко обняла. Значит, он с самого начала знал, что это конец. Но терять его вот так, по-настоящему, и никогда больше не видеть – это невозможно!
– Не уезжай, – умоляла она, уткнувшись в отворот его пиджака. – Джек, неужели ничего нельзя придумать?
Он крепко, до боли, обнял ее.
– Софи, мы никогда не смогли бы быть вместе. Ты и я… как я могу остаться?
– Останься.
– Дорогая. – Он прижался щекой к ее щеке. – Не могу.
Софи вздохнула протяжно, безнадежно и отодвинулась, чтобы взглянуть на него. На его лице было написано то же страдание, те же муки, что испытывала она. Софи в отчаянии стиснула его ладонь.
– Тогда останься со мной хоть на эту ночь. Его брови сошлись у переносицы, и он очень ласково переспросил:
– Что ты сказала?
Она засмеялась. Ощущение было под стать тому, как если бы она нырнула в ледяную воду с большой высоты, – самый трудный момент был позади. Вот только дыхание перехватило.
– Приходи ко мне этой ночью, Джек. Ты ведь желаешь меня, правда?
– Я… – Слова не шли у него с языка.
– Ты не можешь покинуть меня вот так.
– Софи, нет.
– Да. Приходи. Моя домоправительница по пятницам ночует у сына, и я буду одна. Не считая Томаса, но он ничего не узнает – он никогда не заходит в дом после обеда. Ты можешь прийти, когда стемнеет.
Он хотел было снова возразить, но она поспешно прижала пальцы к его губам.
– Пожалуйста. Я так хочу. Больше я тебя ни о чем не прошу. Приходи, Джек, приходи, когда взойдет луна.
Ей не сиделось на месте. Дважды она устраивалась ждать его на софе в гостиной и оба раза, не выдержав и двух минут, вскакивала и принималась мерить комнату шагами. Она поправила книги на полке, смахнула пыль с подсвечников на столе, набросила носовой платок на сделанные в форме кристалла часы с восьмидневным заводом на каминной полке. Может, переодеться? Не будет ли это глупо? Ну зачем она так волнуется? Ей хотелось быть спокойной, уверенной в себе – а она металась, не находя себе места.
