Потекли ничем не примечательные будни, спокойные, тусклые и безрадостные, зато мирные. Софи вернулась на рудник, Коннор оставался дома, и за обедом они рассказывали друг другу, как прошел день. Это были дни, когда оборотная сторона их соглашения проявилась с наибольшей очевидностью. Если бы Коннор наслаждался жизнью, если бы его усердное корпение над сводами законов и статьями для политических журналов забирало всю его энергию и талант, тогда можно было бы считать, что, по крайней мере, в одном отношении их жизнь удалась. Но она чувствовала, что на душе у него неспокойно, хотя он старался это скрывать, и его беспокойство исподволь подтачивало безмятежность их отношений.
– Как прошел день, дорогая? – спросил он однажды за обедом неделю спустя после их возвращения из Корнуолла, спросил тем ироничным тоном, который выбрал, изображая заботливого супруга.
Продолжая есть, она принялась рассказывать о том, насколько успешно проходит разработка новых пластов, о последних слухах с биржи, ценах на медь, о том, что на руднике начали продлевать северо- западную штольню на тридцатом уровне. Он вежливо слушал, подливая себе вина из графина, который поставила для него Марис.
– Сегодня ко мне заходил Трэнтер Фокс, – продолжала она, пытаясь найти тему, которая заинтересовала бы его. Лицо Коннора просветлело.
– Правда? Как он сейчас?
– Все такой же. У него новый напарник, Тэд, брат Мартина Берра. В этом месяце выработка у них несколько снизилась, и Трэнтер пришел сказать мне, что это потому, что его сердце разбито и он потерял всякий интерес к работе.
– Мошенник, – ухмыльнувшись, с нежностью пробормотал Коннор.
– Он по-прежнему зовет тебя Джеком. Говорит: «Кабы знал, что этот молокосос Джек уведет у меня девушку из-под носа, в первый же день спихнул бы его с лестницы на восьмидесятом уровне».
Софи не поняла, что именно: слова ли Трэнтера или его корнуоллский акцент, переданный ею очень похоже, развеселило Коннора, но он запрокинул голову и громко захохотал. Она почувствовала себя счастливой и засмеялась вместе с ним.
– Как он, по-твоему, теперь относится ко мне? – спросил Кон минуту спустя, гоняя вилкой по тарелке кусочек рыбы. – Он и остальные. Не считают ли они, что я их предал?
– Нет, ничего подобного не слышала.
– Но сама ты так считаешь, не правда ли?
– Ты удивился бы тому, что я слышала о тебе, – уверила она.
– И все же сомневаюсь, чтобы твои рабочие сказали, что считают твоего мужа изменником.
– Неужели так важно, что они думают?
– Для меня важно, – сказал он упрямо. – Они были мне друзьями.
– Да, конечно. Но правда, я не верю, что в их отношении к тебе есть хоть доля враждебности. Трэнтер все-таки шутил, а так он постоянно спрашивает о тебе, интересуется.
– Ну, это только один человек, есть и другие.
– Да, но у него сотня друзей. Все его любят, и он по-своему влиятельный человек. Ты был его напарником. Если он не зол на тебя, сомневаюсь, чтобы кто-нибудь испытывал бы к тебе иные чувства. – Кроме того, подумала она, не их, не шахтеров, он предал, а владелицу рудника. Но вслух ничего не сказала, не желая новой ссоры.
– А как ты, Софи? Как твои отношения с Дженксом, Эндрюсоном и другими?
Она молча вертела ложку на скатерти, потом сказала:
– Никаких трудностей не возникает, правда. Они, конечно, удивились…
– Удивились?
Софи улыбнулась столь же скептически.
– Ну хорошо, они были шокированы. Изумлены, если ты настаиваешь. Думаю, – проговорила она медленно, не сводя глаз с ложки, – Роберт Кродди сдержал слово. – Они старательно избегали говорить о Кродди с того самого дня, как Коннор ударил его возле дома ее дяди. – Если бы он проговорился кому- нибудь, то сейчас все бы только это и обсуждали: каждый мужчина, женщина или ребенок в графстве. А так и Дженкс, и другие думают обо мне только, что я очаровательная женщина, полная удивительных причуд. Им казалось, они понимают меня, но теперь пересматривают свое сложившееся представление обо мне.
Ее беззаботный тон не произвел должного впечатления. Коннор продолжал мрачно разглядывать свой бокал и наконец спросил:
– Все же почему ты призналась Кродди, что беременна, Софи? О чем, черт возьми, ты думала?
Ей очень хотелось избежать разговора на эту тему и неизбежной ссоры, но вопрос Коннора разозлил ее.
– А что еще, черт возьми, мне оставалось делать, как ты полагаешь? – ответила она, понизив голос до шепота, потому что нельзя было угадать, когда Марис может войти в столовую. – Я даже не знала, где ты. У меня не было выбора. Если ты сердишься потому, что думаешь, я испытывала какие-то чувства к Роберту, то заблуждаешься. Он ничто для меня, пустое место. Выйти замуж за него означало бы конец для меня, Коннор. Я знала это, но все равно просила его об этом, потому что была в отчаянии и потому что он сам предлагал мне руку за несколько недель до этого. Коннор тихо выругался.
– И этот сукин сын отказал тебе?
– Категорически.
– Почему я не разбил ему тогда башку? – спросил он недоуменно. – Почему вообще не убил его?
Софи устало прикрыла глаза.
– Не надо, Кон. Пожалуйста, давай оставим этот разговор, ладно?
– Хорошо, – согласился он и, помолчав, добавил:
– Прости меня. За все.
– Давай не будем больше возвращаться к этому. – Есть ей больше не хотелось. Они молча сидели, пока Марис не принесла кофе. – Ну, – сказала Софи, чтобы Марис не заметила их напряженности, – а как прошел день у тебя… дорогой?
Он невольно усмехнулся.
– Думаю, я делаю успехи. Миссис Б. по-прежнему не выносит меня, но Марис, могу доложить, понемногу смягчается.
– Гм! – хмыкнула Марис, сдерживаясь, чтобы не расплыться в улыбке.
– О да! Уверен, так оно и есть. Сегодня днем она сама, без просьбы с моей стороны, принесла мне бисквиты и чай. А утром не ворчала, какой беспорядок я оставил в ванной. Такое случилось с ней впервые.
Марис не выдержала и громко рассмеялась.
– Хотела бы я знать, – весело сказала она, подбоченившись, – как это получается, что в доме появился еще один человек, а у бедной служанки стало вдесятеро больше работы. Вот что мне интересно знать. – С довольной ухмылкой она поставила поднос на стол и убежала.
– В субботу день святого Михаила, в Тэвистоке, будет ярмарка, – напомнила Софи.
– Хочешь поехать? – спросил Кон, все еще улыбаясь.
– А ты?
– Только если и ты поедешь.
– Не знаю. Не особенно хочется.
– Тогда давай не поедем.
– Хорошо.
Правда заключалась в том, что они еще не чувствовали себя готовыми предстать перед всем миром вместе. Софи никогда не призналась бы, что они прячутся; просто им нужно было еще немного времени, чтобы самим привыкнуть к тому, что они муж и жена, прежде чем доказать это другим.
Неожиданно она вспомнила, о чем уже несколько недель хотела рассказать ему. Сейчас был подходящий момент.
– Помнишь, что ты писал в своем докладе Радамантскому обществу о плачевном состоянии лестниц на «Калиновом»?
Он настороженно взглянул на нее.
