И, как бы в поддержку этого утверждения, он приводит меню жены сенешаля, представляющее собой список яств, который занимает в романе несколько страниц. За все это, разумеется, должны платить бедняки. Именно потому, что Рабле показал читателю оба течения в ордене гульярдов со столь неприглядной стороны, у него и возникли серьезные трудности с публикацией четвертой книги «Гаргантюа и Пантагрюэля». Но он утешился своим пантагрюэлионом, формулой стоиков, которую мы с огромным удивлением обнаруживаем в этой веселой апологии обжорства. Смысл этой формулы был в следующем: «Нет такой трудности, которая могла бы тебя обременить».
Такой была философия «сыновей Гуля», которые выводили ее принципы прямо из античности, а не из современных им форм материализма; поэтому сделав своего мессира Гастера первым министром Судьбы, или Ананке греков, они не считали его божеством.
«Они, — говорит Рабле о гастролатрах, — только и думают, как бы им дорогими и обильными жертвами ублажить своего бога Гастера, и вы можете мне поверить, что идола Элагабала, да что там — даже идола Ваала в Вавилоне при царе Валтасаре так не умилостивляли, как его. А между тем сам-то Гастер почитает себя отнюдь не за бога, а за гнусную, жалкую тварь, и как некогда царь Антигон Первый ответил некоему Гермодоту, который величал его в своих стихах богом и сыном солнца: „Мой лазанофор иного мнения“ (лазаном назывался сосуд или же горшок для испражнений), так же точно Гастер отсылал этих прихвостней к своему суду, дабы они поглядели, пораскинули умом и поразмыслили, какое такое божество находится в кишечных его извержениях».
Рабле таким образом насмехался над теми, кто верил, что нет ничего выше философии гульярдов и кто стремился поставить человека превыше всего во вселенной. Сами же гульярды, между прочим, неукоснительно следовали учению Платона, который говорил абсолютно то же самое об Эросе. Все, что гульярды говорили о мессире Гастере, было, в сущности, переводом Платона на язык готики. Платон — это Парфенон со всем его благородством и со всеми более поздними добавлениями и исправлениями; Рабле — это Собор Парижской Богоматери со всей его глубиной и с сатурналиями его портала. Но кто из них прекраснее? Я не побоюсь утверждать, что Собор Парижской Богоматери, так как современное искусство стало более жизненным, компенсировав тем самым то, что утратило в ясности.
Наряду с философией, унаследованной от предшественников, гульярды использовали также и весьма интересную мифологию, которая была абсолютно автохтонной, то есть галльской, и в конце концов затерялась в глубине веков.
Кажется, эта мифология брала свое начало скорее в Лимузене, чем в Пикардии, как можно было бы подумать исходя из названия «плутовской»(picaresque), которое получил их язык гульярдов. Но само слово «пикард» не обозначало ни происхождение от какого-то определенного народа, ни какую-то особую область и являлось синонимом слова «pouhier», которым называли обыкновенного простолюдина. Гули разговаривали первоначально на галльском языке, и, кажется, именно такой и была наиболее вероятная этимология названия этого ордена. Слово «Гуль» обозначало петуха, который обязательно должен был быть красным; поэтому в более свободном переводе гульярдов называли также «пурпурными». Но самым древним иероглифом, связанным с названием ордена, была бабочка (papillon), которую на диалекте Лимузена называли «parpaille», и уже от него произошло слово «parpaillot», используемое как название протестантов, которых сначала несправедливо путали с гульярдами. Кроме того, этот иероглиф много раз менялся, и на уже упомянутых нами тарелках эпохи революции вместо него ставится красный зонтик (parapluie).
Особым почитанием у гульярдов, по крайней мере по видимости, пользовалась Гробница.
На одной из карикатур, воспроизведенной господином Шамфлёри в его книге, изображен трактирщик Гогелю, в котором современники могли угадать канцлера Летельера. Но в основе этого шаржа нет ничего комического, потому что на самом деле в нем присутствует угроза смерти, высказанная на Языке Птиц как нельзя более ясно. Подпись под шаржем состоит из четырех стихов, которые со старофранцузского можно перевести следующим образом: «Гульярду, которого Летелье обвинил в преступлении против себя, предписывается остерегаться предавать мучениям тех братьев по ордену, которые сохранили веру в предков и благоговение к Гробнице, иначе будут убиты его жена, сын и дочь».
Это грозное предупреждение в последней строке стиха записано так: одна корзина, одна кошка, одна собака, одна жена, один сын, одна дочь. На Языке Птиц это перечисление преобразуется во фразу «…или убьют жену, дочь, сына» (un hotte, un chat, un chien, un femme, un fils, un fille = ou t'assasinent un femme, un fils, un fille). Известно, что на Верховную Ложу возлагалась обязанность контролировать деятельность всех членов ордена и наблюдать за тем, чтобы составленные ими ребусы было не слишком легко разгадывать, и чтобы таким образом тайны ордена не были бы раскрыты и обнародованы. Однако в данном случае необходимо было сделать это предупреждение как можно более понятным, и Летельер обязан был считаться с этим уведомлением. Но что это была за гробница, которую так часто упоминали в своих произведениях гульярды и которая была затем передана ими современным масонам? Ее наиболее часто употребляемым иероглифом был пилон с четурехугольной вершиной, и самым главным занятием гульярдов было строительство этой Гробницы. Они называли ее «гробницей Гофре» (Gaufre), и, кажется, здесь имелось в виду имя принца Вефре (Vaifre), или Гефре (Gaifre) Аквитанского, который во многих рыцарских романах фигурировал как выходец из народных классов; затем это имя превратилось в Жофрен (Jeoffrin), который в конце концов, уже ближе к нашему времени стал вечным Жидом (Juif errant). Однако в самой глубине догматики гульярдов всегда можно было обнаружить немало чисто галльского юмора, и неофита, в соответствии со степенью его посвящения, либо заставляли поклоняться дьяволу, имя которого было Греспелу, либо сообщали ему, что Христос никогда не существовал и что апостол Павел и был Христом (c'est Paul Christ). Но тайна подлинной Гробницы (Sepulcre) открывалась только на последней ступени посвящения тому, кто получал степень магистра «пурпурных» и узнавал, что Гробница — это и есть то, о чем кричит петух (се que la crie poule). Крик петуха называют «кукареканьем» (glou), которое, как я полагаю, еще пользуется особым почитанием и у современных масонов. Это возвращает нас к названию ордена гульярдов и к знаку их креста. Они поклонялись горлу (gueule), служившему могилой, то есть гробницей для вафель (gaufres): так первоначально назывался ритуальный хлеб, или просфора, которая пеклась так же, как «маца» евреев. Они все рифмовали с буквой L в честь петуха (poule), который, между прочим, играл большую роль в мифологии кельтов, называвших его «коридвен». Но поскольку наиболее часто употребляемым иероглифом для предмета их поклонения была «сковорода» (poele), то я полагаю, что этот простой предмет из домашней утвари пользовался особым почитанием еще задолго до галлов.
Помимо всего прочего, и у народов Палестины встречается почти тот же самый культ, хотя объектом поклонения у них служит не наша сковорода, которая им была неизвестна, а плоский камень, на котором пекли лепешки. Такой же камень имели в своем домашнем хозяйстве жители Лимузена, называвшие его «толем» (tole), и лишь вместе с прогрессом цивилизации он сменился стальной плитой, которая получила созвучное название (tuile).
Наши предки каменного века так же, как и арабы современной Палестины, ставили эту плиту, или плоский камень, на два других камня, служившими ему опорами. Таким образом они строили миниатюрный дольмен, под которым разжигался огонь. Когда камень сверху становился теплым, он смазывался маслом (graisser), отчего и получил название «христ» (christ), и на нем пекли лепешки. Палестинцы и сегодня готовят себе еду точно так же, как и раньше, и прежде, чем отправиться на пастбище, они вешают этот камень на гвоздь. Это и есть распятие «того, кто раздавал хлеб», о чем повествуют две или три легенды из Библии. Кроме того, этому же посвящен один известный праздник на Кипре, во время которого на крышу забрасывают сковороду, на которой до этого жарили блины.
Бели закрыть описанное мной примитивное кулинарное сооружение сзади, то получится обычная печь. Так, проезжая по железной дороге мимо дольмена в Ольнье, каждый может увидеть своими глазами и убедиться, что этот памятник, построенный по образцу печей каменного века, служил не только гробницей. Трупы, которые размещались здесь, кремировались после того, как печь заполнялась сухим деревом и разводился огонь. Иначе говоря, эти сооружения использовались не только как обычная печь, но и для обработки трупов — либо для их обезвоживания, либо для сжигания.
Таким образом, люди, построившие долмен в Ольнье, поклонялись огню и были каменщиками (франкмасонами), или, скорее, печниками (fourmacons); так и гульярды в дошедших до нас исторических документах именуются «фурмасонами», или «фримасонами», но никогда «франк-масонами». Именно в такой форме это слово сохранилось в восточных языках, и если англичане говорят «вольные каменщики» (free
