более мужественная, уезжает в Москву.
Его сюжеты просты и ненадуманны. 'В рассказах Чехова, - говорит Горький, - нет ничего такого, чего не было бы в действительности. Страшная сила его таланта именно в том, что он никогда ничего не выдумывает от себя'. Он мог бы, как множество других писателей (например. Золя и Мопассан, которыми он, впрочем, восхищался), драматизировать ситуацию. Но патетика ему претила: 'Литератор должен быть так же объективен, как химик; он должен отрешиться от житейской субъективности'. Он должен садиться писать только тогда, когда 'чувствует себя холодным, как лед', когда он знает, что 'навозные кучи в пейзаже играют очень почтенную роль' и что 'злые страсти так же присущи жизни, как и добрые'.
Будучи врачом, он мог наблюдать людей в самые отчаянные и кризисные моменты. Болезнь и нищета - не лгут. Человек представляется Чехову существом страдающим и часто в своей гнусности близким к животному.
Ему доводилось видеть мужика с пропоротым вилами животом; женщину, обварившую кипятком ребенка ненавистной соперницы; девочку, которую держат в такой грязи, что у нее ухо полно червей. Он записывает: 'Когда живешь дома, в покое, то жизнь кажется обыкновенною, но едва вышел на улицу и (...) расспрашиваешь, например, женщин, то жизнь - ужасна'.
Но если жизнь ужасна, как вынести ее самому и как помочь другим? Прежде всего, активным состраданием. Ни один писатель не действовал так активно, чтобы облегчить людские страдания, как Чехов - врач и советчик. Некоторое представление о том, каким мог бы быть мир, дает любовь. Мужчина или женщина, когда они любят, отказываются от эгоизма и тщеславия. Но есть еще нечто более высокое, чем любовь, это - правда. Никогда нельзя лгать, а чтобы не лгать, надо следить за собой.
Однажды он сказал Бунину: 'Нужно, знаете, работать... Не покладая рук... всю жизнь'. И помолчав, без видимой связи добавил: 'По-моему, написав рассказ, следует вычеркивать его начало и конец. Тут мы, беллетристы, больше всего врем... И короче, как можно короче надо говорить'. И вдруг: 'Очень трудно описывать море. Знаете, какое описание моря читал я недавно в одной ученической тетрадке? 'Море было большое'. И только. По-моему, чудесно'.
А кому-то еще он сказал: 'Нужно всегда перегнуть пополам и разорвать первую половину. Я говорю серьезно. Обыкновенно, начинающие стараются, как говорят, 'вводить в рассказ и половину напишут лишнего. А надо писать, чтобы читатель без пояснений автора, из хода рассказа, из разговоров действующих лиц, из их поступков понял, в чем дело... Вот что не имеет прямого отношения к рассказу, все надо беспощадно выбрасывать. Если вы говорите в первой главе, что на стене висит ружье, во второй или третьей главе оно должно выстрелить'.
Из требовательности к себе и стремления писать только правду, даже 'научную правду', Чехов в последние годы безжалостно сокращал свои произведения.
- Помилуйте, - возмущались друзья. - У него надо отнимать рукописи. Иначе он оставит в своем рассказе только, что они были молоды, влюбились, а потом женились и были несчастны.
Он отвечал:
- Послушайте, но ведь так же оно в существе и есть.
Однажды он сказал: 'Если б я был миллионером, я писал бы произведения величиной с ладонь'.
Толстой не любил чеховских пьес. 'Только одно утешение у меня и есть, рассказывал Чехов, - он мне раз сказал: 'Вы-знаете, я терпеть не могу Шекспира, - но ваши пьесы еще хуже. Шекспир все-таки хватает читателя за шиворот и ведет его к неизвестной цели, не позволяет свернуть в сторону. А куда с вашими героями дойдешь?'
(...) Антон Павлович откидывает назад голову и смеется так, что пенсне падает с его носа...
- (...) Был он болен, - продолжает он, - я сидел рядом с его постелью. Потом стал прощаться; он взял меня за руку, посмотрел мне в глаза и говорит: 'Вы хороший, Антон Павлович!' А потом улыбнулся, выпустил руку и прибавил: 'А пьесы ваши все-таки плохие'...
При всем моем почтении к Толстому я убежден, что он не прав и что театр Чехова, хотя и не лучше его прозы, - это невозможно, - но так же хорош. Его пьесы, несомненно, утверждают славу своего автора, даже с большим блеском, так как они исполняются во всем мире, а непосредственный отголосок спектакля всегда сильнее, чем отголосок книги.
Его самые знаменитые, и знаменитые заслуженно, пьесы - это 'Чайка', 'Дядя Ваня', 'Три сестры' и 'Вишневый сад'. Во всех них, за исключением 'Трех сестер', действуют мелкие провинциальные помещики. Это картина общества, которое рушится и скучает. Герои мечтают вырваться из своего окружения и уехать либо в Москву, кажущуюся в мечтах некой столицей счастья, либо, как в 'Вишневом саде', - в Париж.
'Дядя Ваня' - шедевр, который я не могу смотреть без слез. Еще Горький говорил: 'На днях смотрел 'Дядю Ваню' и плакал, как баба'. Почему? Потому, что это история самопожертвования и поражения трех очень славных людей: самого дяди Вани, Сони, достойной любви, но некрасивой и потому отвергнутой, и в особенности Астрова, сельского врача, который лелеет самые благородные мечты о будущем, но сознает, что обречен на посредственное существование, крушение всех надежд. Ради чего все это? Ради того, чтобы на минуту блеснули и исчезли люди, подобные именитому и невыносимому профессору Серебрякову и его молодой жене, очень красивой, слишком красивой Елене Андреевне. Кажется, Чехов представлял себе только три типа женщин: молодая девушка, мечтательная и чистая; ослепительная красавица, слегка сумасбродная и опасная; некрасивая, но замечательная женщина, кроткая и несчастная.
В конце пьесы Надменные покинут эти унылые места, Кроткие останутся одни. И все-таки в последних репликах пьесы Чехов оставляет нам великую надежду.
Попробуем разобраться, каковы же особенности театра Чехова. Прежде всего, его театр, как и рассказы, прост, персонажи разговаривают естественно. Интрига сведена к минимуму. Зритель переживает определенную ситуацию, и переживает ее во времени, что сближает пьесу с романом. У Чехова, вообще, различие между ними почти не ощутимо. Текст в его пьесах важен не столько тем, что говорится, сколько тем, о чем умалчивается. За ним стоит подтекст, немой и тревожный. Лишь в редкие моменты те, кто слишком сильно страдает, осмеливаются кричать о своей боли или ярости (например, взрыв дяди Вани против мнимого светила), но паузы играют важнейшую роль. Иногда кто-нибудь из героев пускается в длинный монолог, его прерывает другой - со своим монологом, нисколько не связанным с предыдущим. С репликами Чехов поступает так же, ведь действительно люди и в жизни часто продолжают свою мысль, не слушая других.
Однажды он телеграфировал из-за границы, рассказывает Станиславский, чтобы вычеркнуть в 'Трех сестрах' великолепный монолог, где Андрей описывает, что такое жена с точки зрения провинциального опустившегося человека. 'Вдруг мы получаем записочку, в которой говорится, что весь этот монолог надо вычеркнуть и заменить его лишь тремя словами: 'Жена есть жена'. За этой фразой тянулась целая гамма настроений и мыслей, и все было сказано. 'Высшим выражением счастья или несчастья, - писал он, - является чаще всего безмолвие; влюбленные понимают друг друга лучше, когда молчат'.
В этом он подобен великим музыкантам, которые с помощью паузы вызывают или поддерживают волнение или дают необходимую передышку, чтобы перейти к другой теме и подчеркнуть ее, выделить. Впрочем, у Чехова нередко паузы заполнены музыкой. Кто-то из действующих лиц насвистывает, напевает или наигрывает на гитаре, на балалайке хватающую за душу мелодию. Замирают вдали звуки военного оркестра. В 'Чайке' без конца поют романсы. В 'Вишневом саде' слышатся грустные песни, щебет птиц, гитара и 'отдаленный звук, точно с неба, звук лопнувшей струны, замирающий, печальный'. Этот звук предвещает несчастье, несчастье, которое заканчивается глухим стуком топора, вырубающего вишневый сад.
Как-то он сказал одному из своих друзей: 'Заканчиваю новую пьесу...' 'Какую? Как она называется? Какой сюжет?' - 'Это вы узнаете, когда будет готова. А вот Станиславский, - улыбнулся Антон Павлович, - не спрашивал меня о сюжете, пьесы еще не читал, а спросил, что в ней будет, какие звуки? И ведь, представьте, угадал и нашел. У меня там, в одном явлении, должен быть слышен за сценой звук, сложный, коротко не расскажешь, а очень важно, чтобы было именно то, что я хочу. И ведь Константин Сергеевич нашел как раз то самое, что нужно... А пьесу он в кредит принимает', - снова улыбнулся Антон Павлович. - 'Неужели это так важно - этот звук?' - спросил я. Антон Павлович посмотрел строго и коротко ответил: 'Нужно'.
В самом деле, пьеса Чехова - это музыкальная композиция. Он любил 'Лунную сонату' и 'Ноктюрн' Шопена. Легко себе представить, что он хотел передать своими пьесами нечто заключенное в этих шедеврах, какое-то ощущение мягкости, воздушной легкости и задумчивой красоты. Это ему удалось, и,
