Сплошное оберхамство!
Правдивые истории от Змея Горыныча
Продолжение. Начало в номере Б
Потрясенный 'Необходимым предуведомлением' Александра Щеголева, спешу заверить:
1. К калмыкам всегда относился достаточно терпимо.
2. Идентичность Штерна Ларионовой сомнению не подвергаю.
3. Адольф Гитлер для меня сначала лучший друг и лишь потом уже рейхсканцлер.
Читатели-то, может быть, и догадались, а вот действующие лица оторопели до полного забвения ролей. Ошеломление сорвало с присутствующих маски и явило лица.
Родригес стал Щеголевым, Логинов — Витманом, Брайдер — Чадовичем. Подобно гробам в фильме ужасов раскрылись картонные коробки, и из них выглянули ошарашенные физиономии Байкалова и Казакова. Упаковка с надписью 'Сифон бытовой. Свияга' была продырявлена изнутри тычком костыля, и в отверстии возник чей-то нестерпимо знакомый глаз. У Лазарчука со стуком упало искусственное сердце. Ланцеты обернулись корнцангами и наоборот. Зал резко изменил геометрию — это у дома номер восемнадцать поехала крыша. Сквозь Нобелевку отчетливо и зловеще проглянул 'Гамбургский счет'.
Пожалуй, одна только Ларионова-Штерн не ударила в грязь лицом. Слабо ахнув, она лишилась чувств, но из образа не вышла.
А в целом, конечно, мизансцену надо было спасать.
Первым попробовал спохватиться Щеголев, но второпях напрочь забыл национальность своего террориста и с перепугу растянул кончиками пальцев уголки глаз, за что в другое время неминуемо схлопотал бы в лоб от Вячеслава Рыбакова.
Но, к счастью, тому было не до Щеголева. Страшно вскрикнув, кинулся Рыбаков на самозванца, ибо, не будучи Лемом, тот явно не был достоин плевка! И быть бы трупу, не случись рядом Руденко и Брайдера, прикинувшегося, как выяснилось позже, Чадовичем просто так, по старой милицейской привычке. Вырвав полузадушенную жертву из цепких пальцев Вячеслава, господа офицеры заткнули ей рот штанами и под заломленные локотки внесли в туалет — выспросить, где он, вражина, дел труп классика.
Дверь за ними закрылась. Стало страшно.
Свита псевдо-Лема метнулась к дверям, однако была перехвачена. напрасно бился в ухватистых многочисленных руках престарелый стукач Казанцев, крича, что и не Казанцев он вовсе, а Шапиро, не верите — спросите у Лаврентия Павловича или на худой конец у доктора Каца… Уже снимали люстру и ладили к крюку петельку.
Но тут шведский король (сообразительный такой старичок) ударил в пол скипетром и, распахнув осколчато-ажурные двери, провозгласил что-то по-своему, по-шведски.
Толпа раздалась. Санкт-петертурбцы подвинулись влево, мастурбореалисты — тоже. Торопливо кланяясь, вбежал кабельмейстер и сноровисто опутал помещение какими-то шлангами. Затем в залу влетела Луиза Тележко со сворой телевизионщиков. Отшатнулась, увидев прилаживаемую петлю.
— Снимите! Снимите немедленно! — вскрикнула она в ужасе. Крупным планом!
И, обнажая микрофон, устремилась… Все взглянули на того, к кому устремилась Луиза, и оторопели вторично. У окна, негромко беседуя с порядочным книгодеем Ютановым, стоял — заклепать мои карие очи! — ну вылитый Станислав Лем!
— Падам до ног пани!! — старательно выговорил пан Станислав, принимая микрофон. Затем уставил без промаха бьющий глаз на кого-то в толпе. — Панове! — возвысил он голос и вдруг черт его знает с чего перешел на русский: — Известно, что плохой писатель, как правило, плохой человек. Взять хотя бы питерских маргиналов. Одного абзаца достаточно, чтобы понять моральную ущербность авторов. Да что абзац! Там на одни морды посмотреть — сразу видно, что жулики…
В толпе гневно заворочался необъятный Витман. Послышалось сдавленное:
— Кто маргинал? Я маргинал? Это ты маргинал! И отец твой маргинал! И дед маргинал!..
Щеголев стоял желтый, как Родригес.
Шведский король насторожился, опять ударил в пол скипетром и к очередному изумлению присутствующих направился в сторону туалета.
— Нельсон Карлович Двойной! — возгласил он, распахивая дверь с изображенным на ней тонким девичьим профилем.
И жуткая троица вновь предстала глазам собравшихся. Лицо задержанного выглядело несколько разбитым. На господах офицерах лиц не было вообще. Оба хлопотали и шестерили вокруг лжепана Станислава, бережно вправляя ему руки в плечевые суставы и с немыслимой деликатностью сажая на место изъятые в процессе допроса зубы.
— Нельсон Карлович?..
Публика так и обомлела.
…А Казанцева, кстати, звали вовсе не Шапиро, а Митькой. Удрал, пакостник, воспользовавшись общим замешательством.
А знаете, я понимаю устроителей этого хоть и не предумышленного, но, черт возьми, грандиозного безобразия. 'Гамбургский счет' — он ведь, как жена Цезаря: чуть что — развод и девичья фамилия. И где тот Арбитр (Гай Петроний), чья беспристрастность не вызывала бы сомнений ни у кого?
Стругацкий, что ли, Борис Натанович?
Так ведь известно, что Стругацкий давно уже управляется дистанционно с помощью приборчика, смонтированного в пластмассовой мыльнице. Столяров, правда, божится, что мыльницу эту он носит с собой исключительно из гигиенических соображений (на тот случай, если, скажем, по ошибке поздоровается за руку со Щеголевым), но, заклинаю вас, не верьте этому…
А если не Стругацкий, то кто? Компьютер, что ли?
Так ведь Столяров и под компьютер клинья подбил. В течении месяца он промывал ему платы коньяком 'Наполеон', заботливо выбирал и звонко щелкал на ногте компьютерных вирусов, так что теперь при одном лишь появлении Андрея Михайловича по монитору прокатывалась волна нежности…
Вот потому-то и был выписан из-за границы Сидоровичем старый гамбургер, в младенчестве — русский эмигрант, Нельсон Карлович Двойной, знаток всех видов единоборств, крупнейший авторитет по сведению счетов — от гамбургского до контокоррентного.
Вспомним, что не к кому-нибудь другому, а именно к нему, Нельсону Карловичу, летом 1943 года прилетали инкогнито в Буэнос-Айрес Адольф Шилькгрубер и Иосиф Джугашвили — доиграть ту самую партию 'в три листика', с которой, собственно, все и началось. И хотя вторая мировая завершилась, как известно, сокрушительным поражением фашизма — это результат для публики. Имя настоящего победителя знает лишь Нельсон Карлович. Знает, но не скажет.
Для пущей беспристрастности 'Гамбургский счет' пришлось загримировать Нобелевкой, а самого Нельсона Карловича — Лемом. В противном случае Столяров успел бы смастерить еще одну мыльницу.
Казалось, предусмотрено все.
…И вот многочисленные эти предосторожности были, по сути дела, уничтожены единым плюновением экспрессивного Вячеслава Рыбакова.
Талант — он, знаете ли, непредсказуем.
Продолжение, таки да, следует…
