В таблице можно видеть, сколько именно мест данного номера получило каждое произведение — например, роман Булычева получил 2 первых места, 1 второе, 2 третьих, 1 четвертое и 1 пятое место.
Мы видим теперь, что вся первая четверка набрала ОДИНАКОВОЕ число первых мест — по два, и опять же не можем пока сделать выбор. Анализируя число вторых мест, мы видим, что в финал выходит пока один только Лазарчук — у него 4 вторых места, остальные же три претендента набрали опять же одинаковое число вторых мест — по одному. И только 'с точностью до третьего порядка малости' мы устанавливаем финалистов: Столяров набрал 3 третьих места, Булычев — 2 — они и выходят в финал.
Означает ли полученный результат, что Лазарчук написал более мощный роман, чем Столяров, а Булычев достиг больших творческих успехов, нежели Рыбаков? Да ни в коем случае! Даже если говорить не о мифической ОБЪЕКТИВНОЙ ценности данных произведений, а только лишь о СУБЪЕКТИВНОЙ оценке этих произведений с точки зрения этой, И ТОЛЬКО ЭТОЙ, группы читателей — даже и в этом весьма и весьма узком смысле слова можно сказать лишь одно: по мнению данного жюри Лазарчук, Столяров, Булычев и Рыбаков написали ОДИНАКОВО ХОРОШИЕ романы, достигнув относительного успеха в сравнении с остальными членами семерки. ВСЕ. Больше никакой ЗДРАВОЙ оценки полученных результатов НЕТ.
Скэйтинг-система слепа, глуха, безразлична к доводам разума и чувства, ей все равно, с чем иметь дело — с романами или с фигурным катанием, но она решает очень важную задачу: она ВСЕГДА и ОДНОЗНАЧНО распределяет претендентов по местам. ЧТО НАМ ВСЕМ И ТРЕБОВАЛОСЬ В ДАН- НОМ СЛУЧАЕ. Давайте не будем путать МАНЕРУ писателя с его ЭСТЕТИЧЕСКИМИ ПРИНЦИПАМИ. Все названные здесь авторы обладают своей и только своей манерой: Щеголева не спутаешь с Логиновым, а Тюрина с Сергеем Ивановым. Однако эстетические принципы у них — общие. Все они работают в рамках фантастического реализма, то есть для них достоверность описываемого — превыше всего. Они опираются на 'реальную' реальность — жест (может быть, и непристойный), который они наблюдали в институтской столовке, слово (возможно, грубое), которое услышали на пароме в Верхнедвинске, чувство (не слишком, может быть, благородное и даже вовсе низкое), которое испытали сами в какую-то не лучшую минуту своей жизни… Они выдумывают миры, но НЕ выдумывают реальности, а потому и миры их — реальны и объемны.
Адепты же ДРУГОЙ эстетики исповедуют диаметрально противоположный принцип: 'фантастика должна быть фантастична'. Они убеждены, что реальному миру нечего делать в фантастическом произведении, они обожают твердить о 'специфике фантастики'. В своей работе они опираются на выдуманный (ими же) мир, на мир 'каким он должен быть', на мир, не существующий в реальности и, более того, — не способный в реальности существовать. Они — 'выдумывают психологию'. Именно поэтому их герои ходульны и плакатны, их приключения назидательны, а творческие манеры так монотонно- дидактичны. Они — учат. Они — воспитывают. Они — несут миру истину. Со всеми, вытекающими отсюда последствиями.
(Долгое время я думал, что они просто не умеют писать, и мне два десятка лет понадобилось, чтобы понять: нет, это их эстетика, это их литературный принцип, они НЕ ХОТЯТ иначе. 'Глупость — это тоже ум, только другой'…)
Не надо заблуждаться: 'Странник', по идее, вручается вовсе не авторам, пишущим в определенной манере — нет! Это приз для писателей, которые остаются в фантастике — РЕАЛИСТАМИ. Поэтому у меня лично нет ни малейших сомнений, что и Штерн, и Щеголев, и Логинов, и Тюрин, и еще многие и многие, любимые мною и с радостью читаемые, БЕЗУСЛОВНО могут, и более того ДОЛЖНЫ, ОБЯЗАНЫ претендовать на этот приз! Господи, да ведь приведенный вами список — это список лучших наших писателей. Побойтесь Бога! Как могли у вас возникнуть хоть малейшие сомнения на этот счет? Как рука у вас не дрогнула противопоставлять Столярова — Лукиным, Успенского — Рыбакову, Штерна, Щеголева, Лукьяненко — всему нынешнему составу жюри 'Странника'? Или, может быть, вы готовы с той же жестокой легкостью противопоставить Ильфа-Петрова — Виктору Некрасову, а Платонова — Василию Аксенову? Льва Толстого Булгакову? Левый край спектра — правому?
Я вовсе не придерживаюсь мнения, что 'Странник' — наиболее престижная премия в Российской фантастике. Все заявления такого рода представляются мне полемическими издержками прошлых, настоящих и будущих дискуссий. Только время и общественное мнение способны расположить все премии по рангам (да и то, честно говоря, для каждого отдельного человека, если он мыслит самостоятельно, никакое общественное мнение — не указ). То же обстоятельство, что премия эта может быть присуждена (и теоретически, и, я думаю, практически) только представителям эстетики РЕАЛИСТИЧЕСКОЙ, вовсе не представляется мне подавлением свободы творчества. Поощрение определенной тенденции — да, несомненно, но почему вдруг 'подавление'? Вот если бы жюри смертные приговоры выносило бы представителям противоположной эстетики, вот тогда, конечно…
10. Я не испытываю по этому поводу никакого дискомфорта. Наоборот, я как бы получил дополнительную степень свободы. В 93-м я должен был мучительно выбирать между 'Омоном Ра' и 'Посланием к коринфянам'. В этом году 'Омон Ра' в тройку финалистов не попал, и я с радостью, ничем не омраченной, проголосовал за Столяровскую повесть, которую очень люблю,
11. Игорь Всеволодович не приехал потому, что так уж у него получилось. Не он один, к сожалению. И Пелевин не приехал, и Мирер, а ведь собирались. Не хочу гадать, случайности все это или некие жесты. Хотелось бы верить, что случайности.
12. Я был категорически ПРОТИВ исключения 'Терры Фантастики' из номинационного списка, когда этот вопрос поднимался. Как? Одно из лучших издательств России не включается в номинации только потому, видите ли, что нас волнует, 'что станет говорить княгиня Марья Алексевна?' Вздор какой! Причем тут этика? Вот если бы ТФ была дерьмовым издательством и спонсировала бы премию, дабы как-то себя выпятить, — вот тут надлежало бы номинационной комиссии проявить твердость именно из этических соображений… Что за чертовщина? Почему этика должна входить в противоречие со здравым смыслом? Они что — противоположны? И не приводите мне, пожалуйста, пример с 'Бронзовой Улиткой' и С.Ярославцевым. Это же совсем другое дело. Вот если бы Ютанов определял призера В ОДИНОЧКУ, тогда да, тогда разговор об этике имел бы смысл. И я уверен, между прочим, что в этой ситуации Ютанов НИ ЗА ЧТО не присудил бы приза ТФ.
13. Юрий Флейшман безусловно погорячился. Не только НАМЕРЕННОГО, но и вообще НИКАКОГО оскорбления кого бы то ни было жюри, разумеется, не допустило. Сама постановка вопроса кажется мне настолько странной и неожиданной, что я, право, теряюсь. Обычно в таких случаях я пытаюсь найти подоплеку, скрытые причины обиды и раздражения, которые самому раздраженному, может быть, не ясны, но в данном случае у меня просто ничего не получается. Я НЕ ПОНИМАЮ.
Собралась группа писателей, нашла спонсора… Вернее, все было наоборот: нашелся спонсор, собрал группу писателей. Вместе разработали статут премии, проголосовали, вручили… В чем криминал? Кто, кого и как обидел? Писатели, члены жюри, — все, согласитесь, очень и очень недурные. Спонсор порядочнейший человек. Призеры — достойнейшие и всеми (или, скажем, — многими) ценимые авторы… В чем дело? Почему ломаются шпаги и летят по воздуху швыряемые неведомому оскорбителю перчатки? Ничего не понимаю. Вспоминается только знаменитый диалог между Сент-Эньяном и блистательным Портосом, который привез ничего не понимающему царедворцу вызов виконта де Бражелона.'…Подумать только! Переезд, люк и портрет! Но, друг мой, и одного из этих оснований достаточно, чтобы все дворяне Франции и Испании перерезали друг другу глотки…' Кто не помнит этот эпизод из Дюма-пера, перечитайте — и вы поймете, почему я чувствую себя полнейшим Сент-Эньяном.
Нелепо все это. Вот поссорились Столяров и Щеголев. Сильные слова произнесены, и каждый считает себя правым. Горько. Я люблю их обоих, и надеюсь только, что холод, их окутавший, не распространится и на меня. Глупо же! Я СОВЕРШЕННО ТОЧНО ЗНАЮ, что не хотел и в мыслях своих не имел Столяров обидеть кого-нибудь из 'нашего лагеря', а тем более — Щеголева, которого ценил всегда высоко и как писателя, и как полемиста. Я-то знаю, а как передать мне это мое знание Александру Геннадиевичу? А ведь он уже (под благовидным предлогом, разумеется) и в отставку решительно подал с поста старосты семинара…
Друзья вы мои дорогие! Давайте жить дружно. Давайте учиться жить в свободном мире. Это при тоталитаризме мы все были одинаковые. Теперь мы все разные, и каждый заявляет о себе по-своему, и каждый сам себе Зоил. Раньше у нас у всех был один враг — режим. Теперь, нам кажется, врагов у нас стало много. Это неправда. У каждого писателя — один единственный враг, он же — лучший друг: исчирканный (или хуже того — чистый) лист бумаги. Все остальное — глюки, миражи и томление духа.
Давайте объединяться. Но не для того, чтобы 'пробиться', и не для того, чтобы кого-то 'свалить', а
