На поминках все ели кутью, блины с сёмгой и телячьи котлеты, произносили казённые, взятые напрокат речи и делали вид, что расстроились. Трое дальних родственников, приехавшие из Подмосковья чтобы отправить усопшую в последний путь, ели с жадностью, а маразматическая старушка, должно быть, глава их рода, подошла к Марине и почему-то спросила писклявым голосом:
— Ты, Мариночка, нас, ради бога, не бросай. Мы без тебя не проживём. Как ты думаешь, мне руки надо мыть? Полагается? А то я землю кидала, теперь они, наверное, запачкались.
Через минуту, позабыв про своё чистоплотное намерение, она подошла к столу и смахнула к себе в авоську несколько сдобных булок. Марине стало стыдно. Она не выдержала и громко, давясь слезами, как плачут дети, разрыдалась, потом схватила целлофановый мешок и собрала в него остатки еды, поставила в угол неподалёку от старухи.
На улице пошёл снег.
Глава 25
В три часа Марина сидела за рабочим столом и медленно впихивала в себя бутерброд с раскисшим от помидора хлебом. В дверь позвонили. Марина, дожевав кусок, накрасила губы и медленно направилась к входу. Работницы смотрели на неё удивлённо и растерянно. Воздух в ателье дрожал и не пропускал солнечный свет. Кто-то вскрикнул, Марина обернулась, на пол упала капля крови — Нина, временно заменившая Наташу, та вернулась обратно к Инге, посмотрела на хозяйку с укором, она порезалась закроечным ножом. Марина глубоко вздохнула, упёрла руки в поясницу, наклонилась назад до хруста в позвоночнике, попросила, чтобы помогли Нине.
На пороге стояли два человека в дорогих пальто и в шляпах. Они пристально смотрели на Марину, их лохматые усы тоже, казалось, изучали её. Женщина ещё раз глубоко вздохнула.
— Милости просим, — сказала она и жестом пригласила мужчин войти в ателье.
Они переглянулись, перед ними была красивая женщина, её глаза, голубые и дерзкие, смотрели с вызовом, на губах, как революционный флаг, играла красивая улыбка. Они опять переглянулись, и их усы словно обмякли, потеряв свой воинственный вид.
— Мы пришли…
— По делу, — подсказала Марина.
— Я бы хотел сшить пару брюк, — заявил один из них, который был чуть ниже, с серыми глазами.
— Да, брюки всегда шли мужчинам.
— О чём это вы?
— Да так. Какие изволите? Зимние?
— Да.
— Ткань ваша?
— Да.
— Нужно снять мерки.
— Хорошо.
Марина взяла со стола сантиметр и ринулась к нему, его взгляд замер, он резко отошёл в сторону, наверное, боясь, что его задушат и жизнь оборвётся, так и не начав разворачивать саван своего бессмертия.
— Это ему.
— Как прикажете.
Марина обхватила второго человека, который безучастно стоял, подставив грузное тело с урчащим желудком. Первый с цепким взглядом повсюду шарил своими усами, словно что-то вынюхивал.
— Что это с ней? — указал он на Нину, которой перебинтовывали руку.
— Порезалась.
— Нарушаете технику безопасности?
— Нет, почему же? Но она только второй день работает конструктором.
— Кем?
— Это кто модели конструирует.
За спиной Нины висел стенд с поздравлениями, посреди доски была пришпилена фотография Марины с растянутой губами улыбкой, которая сопротивлялась, пытаясь улизнуть с лица.
— С днём рождения!
— Он был в августе, не успели снять. Что ещё?
— Счёт, пожалуйста.
Марина протянула клочок бумаги.
— Мы не могли бы поговорить с глазу на глаз?
— Ну что же, нельзя сказать, что я ждала ещё каких-нибудь неприятностей, я надеялась, что из рога изобилия перестало лить на мою бедную голову, но, судя по всему, мне ещё долго радоваться испытаниям, — сказала она, введя пришедших в свой кабинет. Мужчины опять начали рыскать глазами, взгляд того, что всё время говорил, остановился на разбитом глиняном горшке.
— Что это?
— Вы за этим пришли? — с нескрываемым раздражением отозвалась Марина. — Это горшок из-под моей любимой розы. Его разбили, когда грабили ателье.
— Вы в милицию заявляли?
— Нет.
— Почему?
— Долгая история. У вас все такие любопытные?
— Налоговая полиция.
— Это и так понятно, можете не показывать ваших удостоверений. У вас на лицах всё написано.
— Почему нет кассовых аппаратов?
Марина улыбнулась, села за стол и скрестила ноги. Мужчина чуть склонился и дотронулся до них взглядом — у Марины были красивые, гладкие икры, которые по ночам, наверное, так приятно гладить.
— Дайте мне журнал учёта хозяйственных операций, — потребовал он.
Марина протянула толстый талмуд и грохнула им об стол. Инспектор начал старательно вчитываться в бумаги, он всё время грыз ногти и то и дело подёргивал левой ступнёй, а его руки были покрыты псориазными пятнами, экзема словно сглатывала кожу, проникая внутрь до самых костей. Марина поёжилась, молодой человек поднял взгляд. Его серые, стальные глаза болезненно потемнели. Марина залилась краской.
— Банковскую книгу.
Женщина порылась в столе, достала документ. Инспектор положил его на колени и демонстративно смахнул перхоть с плеча.
— Кассовую.
— Её нет.
Он улыбнулся, сложив свои тонкие губы в пакостную усмешку.
— В своём ли вы уме?
— Навряд ли.
— То-то и видно. Маноло, выйди, — приказал старший инспектор.
— Какое странное имя.
— Испанское. Вы понимаете, что это уголовное дело?
— Довоенные?
— Что довоенные?
— Испанцы.
