Ильмера поняла его взгляд и обиженно поджала губы. Но затевать заново старый спор ей не хотелось: теперь уже ее мысли были заняты ребенком, которому предстояло появиться на свет через несколько месяцев.
А князь Вышеслав скривился от слов посадника, словно набил полон рот кислющей клюквы. После новгородской истории со смертью Сури всякие жалобы чудинов наводили на него тоску.
– Чего же хотят? – отрывисто спросил он, мучась желанием приказать гнать жалобщиков взашей.
– Говорят, что не свое взял, обидел целый род, – ответил Креплей. – Я так помыслил, что коли здесь по счастью князь, то пусть он и рассудит. Изволишь, княже, чудинов выслушать или нам велишь сие дело рассказать?
– Сами пусть и расскажут, коли в такую даль из лесов в распутицу волочились! – сказал Вышеслав. На его красивое лицо легла легкая тень: он уже научился не доверять словам бояр.
Оправив пояс, он выпрямился и чуть подался вперед, готовясь слушать. В этот миг им можно было залюбоваться: он был статен и величав, его лицо приняло выражение княжеской строгости и внимания – это был настоящий князь, светлый и грозный, несмотря на юные годы, – сын Владимира, внук Святослава, потомок Дажьбога!
Позвали жалобщиков. Едва увидев их, Загляда ахнула и закрыла рот рукой: у порога кланялись Тармо, Кауко и Тойво. Невольно Загляда подалась к Тормоду и вцепилась в его плечо. На миг у нее мелькнула мысль, что чудской старейшина явился за ней, но Загляда прогнала ее как заведомо нелепую: род Тармо не имел на нее ровно никаких прав и жаловаться князю на ее побег не мог.
Чудины кланялись князю. Видно, участь Сури не совсем отбила у них охоту искать княжьего суда.
– Мы пришли искать правды у тебя, княже, – заговорил Тармо, когда Вышеслав узнал, кто он такой, и спросил о цели его прихода. – Видят боги, наш род терпел немало обид от руотсов. Летом купец Гуннар Хирви пытался украсть моего сына – Тойво.
Обернувшись, он указал на сына. Тойво шагнул вперед и поклонился. Князь глянул на него и перевел взгляд на Тармо, ожидая продолжения. Тармо заговорил дальше, а Тойво стоял позади и недобро поглядывал исподлобья на новгородского князя: лицо его и волосы, говорившие о родстве с племенем свеев, будили в душе чудина прочно укоренившуюся неприязнь.
– Добрые люди спасли моего сына, – говорил тем временем Тармо. – Но Оддлейв ярл украл моего племянника – сына моего брата Кауко. Его имя – Ило, ему только пятнадцать лет. Руотсы давно приманивали его своим колдовством, и вот он исчез из нашего поселка. Мы искали его, мы оплакивали его – мы думали, что он пропал в болоте или попал в зубы зверям. А недавно торговые люди сказали нам, что видели нашего Ило в дружине Оддлейва ярла. Пусть воевода отдаст его назад.
– Вот какая повесть! – сказал Вышеслав, выслушав его. – В разных винах ярла винили, а чтоб людей красть – не было еще!
– И быть не могло! – гневно воскликнула Ильмера. – Пусть отсохнет язык, который смеет обвинить в таком моего мужа! Я знаю, княже, о ком они говорят. Оддлейв ярл принял в свою дружину отрока по имени Ило, чудина родом, но он пришел по доброй воле и на службу просился сам! Он сам поклялся, что ушел из рода! Есть у них хоть один видок, будто отрока силой привезли и против воли держат?
Вышеслав посмотрел на Тармо:
– Что скажешь? Есть у тебя видоки?
– Сила, которой увели моего племянника, – не простая сила! – ответил тот, готовый к такому вопросу. – Нашего отрока давно околдовали – он уже много лет ходит с руотсами.
– Много лет? – Вышеслав приподнял одну бровь. Этому он научился у отца – увидев такой знак княжеского недоверия, просители робели. – Чужие люди вашего отрока годами приваживают, а вы и не чешетесь! Давно бы созвали своих кудесников да чужое колдовство прогнали. А вы вон когда спохватились – когда поздно было.
– Мы прежде могли прогонять чужую ворожбу – мать его сама знает тайные слова. Но здесь был Ерик – а он есть сильный чародей, сильнее всех других. От его глаз наш Ило забыл свой род и дом.
– Так он и в набег здесь был? Как же Ерик его в полон не взял?
– Взял! – воскликнула вдруг молчавшая до того Загляда.
Все обернулись к ней, на лицах чудинов отразилось изумление, Тойво не сдержал возгласа. Но Загляда уже не боялась: у нее больше не было сил слушать, как Тармо порочит Оддлейва ярла.
– Прости меня, княже, что я на твоем суде говорю, – взволнованно продолжала Загляда, поднявшись с места.
Веретено она уронила, и оно выкатилось почти на середину палаты, словно укор женщине, которая вмешивается не в свое дело. – Мне не по чину здесь речи держать, да и за глаза напраслину возводить Перун не велел!
– Говори, что знаешь! – с улыбкой позволил Вышеслав.
Ему было очень приятно глядеть на Загляду и слышать ее голос, и неважно, где и когда это происходит. Гриди подтолкнули друг друга локтями, бояре переглянулись, а посадник нахмурился.
– Я, княже, все про Ило знаю. Он уже давно своему роду неподвластен. Ериковы люди его в полон взяли. И не видать бы его больше родичам, если бы его не выкупили. Выкуп за него другие люди платили, а не родичи, и род над ним больше не властен!
– Кто же за него заплатил? – спросил посадник.
– Я! – смело ответила Загляда. Она не хотела бы рассказывать о своем участии в этом деле, но как довод это годилось. – Вернули они мне четыре гривны? Не вернули. Так о чем жалуются?
– Сколько лет, говорите, отроку вашему? – спросил Вышеслав у чудинов. – Пятнадцать? Немало – уже жениться можно. Кабы дитя неразумное у вас увели – иной был бы разговор. В пятнадцать годов вольный человек сам за себя отвечает. А коли про выкуп правда – так и вовсе никакого разговора. Не уберегли вы своего родича, выкуп за него не вернули – хозяева ему теперь не вы. А коли отрок хочет моему отцу
