Михаила Мамстрюк, имя которого в фольклоре каким-то образом перенеслось на его более знаменитого родственника). В песне царскому шурину скучно на пиру во дворце:
Конечно, нашлись братья-борцы, «удалые Борисовичи» или «два Андрея, два Андреича», готовые потягаться с Кострюком-Мастрюком. И если поединок со старшим заканчивается вничью, то младший брат одолевает темпераментного царского шурина: «Мастрюк без памяти лежит, / Не слыхал, как платья сняли». Этот народный сюжет М. Ю. Лермонтов взял для своей «Песни про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова».
Может быть, фольклор отразил вполне реальные черты лихого опричника, который в жизни не только бился на кулачках, но и воевал, и сам участвовал в расправах. Во всяком случае, Шлихтинг рассказывал, что Черкасский напал на дом казначея Хозяина Юрьевича Тютина, привёл его на площадь, где царь «приказал отрубить ему голову с женою, тремя сыновьями и дочерью в возрасте пятнадцати лет, а имущество его отдал в добычу своему зятю».
Составитель Пискарёвского летописца приписывал инициативу создания опричнины двоюродному брату первой жены царя, Анастасии Романовны, Василию Михайловичу Захарьину-Юрьеву, а также воеводе Алексею Басманову: «Взъярися царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии на все православное християнство по злых людей совету: Василия Михайлова Юрьева да Олексея Басманова и иных таких же, учиниша опришнину». Эта точка зрения кажется нам более близкой к реальности. Правда, не вполне понятно, состояли ли сами в опричнине Захарьины-Юрьевы, однако на первых порах в опричной Думе заправляли делами именно представители старых московских боярских родов.
При Иване III и Василии III на службу в Москву вольно или невольно (в случае, если деваться было некуда) перешло множество княжеских родов из новоприсоединённых земель. Лишённые прежних суверенных прав Рюриковичи и Гедиминовичи превосходили по знатности московское боярство и, естественно, претендовали на высшие командно-административные посты в новой державе. Если в Думе и дворцовом управлении старые служилые роды сохраняли свои позиции, то на военной службе «выезжая» знать стала их теснить — «княжата» всё чаще занимали посты командующих армиями и полковых воевод.
За время от смерти Василия III (1533) до второй половины 1550-х годов только один военачальник из московского боярства, Иван Васильевич Большой Шереметев, был назначен на должность командующего самостоятельным войском в походе против крымского хана в 1555 году. Царствование Ивана IV, породнившегося с боярским семейством Захарьиных-Юрьевых, отчасти облегчило положение московской знати: с конца 1540-х до середины 1560-х годов её представители занимали около трети должностей полковых воевод, но лишь единицы оказывались в роли «командармов», и то на второстепенных направлениях{2}. Московские бояре должны были чувствовать себя обиженными: оттеснение от ответственных и престижных военных назначений ограничивало их карьеры и местнический статус, с каждым годом закрепляло их подчинённое, по отношению к титулованной знати, положение.
В начале опричнины на первых местах мы встречаем именно старые служилые роды Плещеевых, Колычёвых, Бутурлиных. К первому принадлежали опричные бояре Алексей Данилович и его сын Фёдор Алексеевич Басмановы и Захарий Иванович Очин-Плещеев (вместе с ним в опричнине состояли и трое его братьев). Именно старшего Басманова многие исследователи считают одним из главных инициаторов введения опричнины. Д. М. Володихин даже попытался представить, какими словами боярин убеждал царя изменить порядок управления государством: «Великий государь! Видишь ли ты, как не прямят тебе ленивые богатины? Они родом чванятся, да вотчинами, да престолами, на которых сидели их деды или прадеды, а для воинского дела слабы. Один князюшка бежал, будто пёс от хозяина, другие Литве скормили большое войско, третьи затевают против тебя крамолу. В службишках же стали неприлежны и с врагом пить смертную чашу боятся. То ли дело мы, твои верные слуги, старинные бояре, что ещё предкам твоим верно служили! Правь сам, отгони княжьё, порушь нынешний обычай, а мы как собаки у твоих ног будем грызть что внешнего супротивника, что внутреннего! Все мы, холопы твои, послужим тебе лучше этих высокоумных княжат. Смилуйся, великий государь, пожалуй!»{3} Так ли было в действительности или государь сам высматривал и подбирал подобных слуг, мы уже никогда не узнаем, но отец и сын Басмановы играли в опричнине выдающуюся роль.
Опричными боярами стали братья Фёдор и Василий Ивановичи Колычёвы, Василий Петрович Яковля и Иван Яковлевич Чоботов. Опричным окольничим служил Дмитрий Андреевич Бутурлин. Боярин Лев Андреевич Салтыков возглавлял в 1570 году опричный приказ-«дворец», ведавший хозяйством и повседневным обиходом государя. Выкупленный из литовского плена князь Василий Иванович Тёмкин- Ростовский «отличился», собирая компромат на выступившего против опричных репрессий митрополита Филиппа Колычёва. Он вместе с суздальским епископом Пафнутием и молодцами-опричниками в мае 1568 года ездил в Соловецкий монастырь, откуда доставил «свидетелей» якобы «порочной жизни» бывшего игумена, после чего сам стал опричным боярином. В 1570 году во время массовых московских казней князь-опричник соскочил с коня и, обнажив меч, отрубил головы дьяку Григорию Шапкину, его жене и двум сыновьям; обезглавленные тела он положил в ряд перед царём{4} .
Смотр и отбор будущих опричников в 1565 году вместе с царём и А. Д. Басмановым производили оружничий князь Афанасий Иванович Вяземский и думный дворянин Пётр Васильевич Зайцев. Последний с детства вращался в придворной среде: его отец и дядя были воеводами и постельничими, а дальний родственник Иван Юрьевич Шигона Поджогин — дворецким и доверенным лицом великого князя Василия III по части деликатных поручений. Уже в начале карьеры Пётр Васильев сын оказался вовлечённым в политическую борьбу придворных группировок за власть. В 1542 году, выполняя задание Шуйских, он участвовал в убийстве на Белоозере князя Ивана Бельского. В следующем году на заседании Боярской думы князья Андрей Михайлович Шуйский, Михаил и Иван Ивановичи Кубенские «и их советницы изымаша Фёдора Семенова сына Воронцова за то, что его великый государь жалует и бережет». Бояре прямо в присутствии юного великого князя били Воронцова «по ланитам», «и платье на нем ободраша, и хотеша его убити». Только после заступничества митрополита Макария правители остановились: «… сведоша его с великого князя сеней с великым срамом, бьюще и пхающе на площадь и послаша его за Неглимну на Иванов двор Зайцова» (одного из родственников будущего опричника).
После «падения» Шуйских в декабре того же года о Зайцевых на несколько лет забыли; может быть, они находились в опале. Однако с 1550 года начинается взлёт карьеры Петра Зайцева. Тогда он был зачислен в тысячу «лутчих слуг» как сын боярский третьей статьи по Переславлю-Залесскому, в 1558 году
