советовался о каждом своем шаге, волхвы не хотели, чтобы ими стал распоряжаться новый князь. А спрятав у себя Огнедеву, они получили бы в руки оружие против него.
Засиживаться Белотур не стал и вскоре поднялся. У него еще было много дел.
На тропе через перелесок ему послышалось, будто кто-то его окликает. Он замедлил шаг и обернулся: никого. Только березы у тропы, кусты, а дальше деревья в чаще смыкают плечи, там уже сгущается тьма. Ветер шевелит листву у опушки, вот и чудится… В такой час, между светом и тьмой, сам не знаешь, что видишь и слышишь. Особенно когда голова гудит, словно растревоженная борть.
Он сделал еще несколько шагов и вдруг застыл. Показалось, будто одна из берез возле тропы сделала шаг ему навстречу. Белотур моргнул, невольно ухватился за торчащую ветку ближайшего куста: мир качнулся, голову повело, как с сильного перепоя. Ветка не выдержала и обломилась, но на ногах он устоял. И теперь разглядел, что не береза движется ему навстречу, а женская фигура, вышедшая из ствола… Мелькнула мысль о русалках — велах, как их тут называют, но какие русалки, когда осень давно идет, уже и снопы свезли? А она шла к нему, мягкими движениями отклоняя ветки со своей дороги, девушка-береза, белая, стройная, высокая, с распущенными темными волосами… И тут наконец он ее узнал: это была не вела, а Незвана, молочная сестра князя Станилы и дочь его наставницы-волхвиты.[30] Но облегчения Белотур не испытал: неизвестно еще, что хуже. Русалок ему, как взрослому женатому мужику и отцу семейства, бояться особенно не приходилось, тем более что сейчас не весна, а он не в священную рощу забрался. А вот Незвана была опасна. По доброй воле Белотур не стал бы искать с ней встреч, несмотря на ее яркую красоту.
Она-то ничуть не удивилась. Приближаясь, она смотрела на воеводу с улыбкой, радостной и чуть игривой, будто у них тут было назначено свидание.
— Ну, здравствуй! — сказала она, остановившись под березой в двух шагах от него, будто ждала его, а он об этом знал. Ее руки выразительно обняли и огладили ствол, она даже прильнула щекой к белой коре, словно томимая жаждой любви. — Не спеши, сокол ясный. Поговори со мной.
Взгляд ее блестящих глаз выразительно скользил по его фигуре, на губах играла лукавая усмешка, и даже последний дурак понял бы, что не разговоры она имеет в виду.
— Неужто тебе поговорить не с кем, что ты чужих мужиков в лесу на ночь глядя подстерегаешь? — Белотур предпочел ее не понять. Вместо удовольствия ее откровенные намеки вызывали в нем только настороженность. — А, красавица? Плохо глядят за тобой.
— За мной никто не глядит. — Незвана бросила на него призывный взгляд. — И не лишь бы каких мужиков я тут жду, а тебя, Белотур Гудимович.
— Что же за дело у тебя такое?
— Я слышала, что ты внук Полянского князя Святослава?
— Это правда.
— И твоя мать, говорят, была старшей его дочерью?
— Это тоже правда.
— Так почему же князь полян — не ты? — Незвана подняла черные брови, выражая удивление, и подвинулась к нему, оставив березу. — Чем же ты не князь? И собой хорош, и умен, и всем взял. Я князя Аскольда не видела, но не верится мне, чтобы он лучше тебя был. И крови ты не варяжской. Или полянам нравится, что ими варяг заморский владеет? Мы, кривичи, ни за что бы такого не потерпели! Зачем вам князь варяжской крови, когда свой наследник есть, такой же Киев правнук?
Белотур молчал, глядя на нее и ожидая, когда она замолчит. Разговоры об этом он слышал уже много раз и с детства приучился их не поддерживать. Незвана заглянула ему в глаза, не увидела там тщеславного блеска или оскорбленной гордости и тут же переменилась.
— А впрочем… — она повела плечом, — и такой не плох. Возьми меня в невесты Аскольду. Что молчишь? Скажешь, я собой не хороша? — Она рассмеялась, давая понять, что в такую ерунду не поверит. — Или родом не знатна? Моя мать — княгини старой сестра, а отец мой — сам Велес.
Она произнесла это, понизив голос, но на шепот ее словно отозвалось что-то в лесной чаще, и сами березы у опушки закивали вершинами под порывом вечернего ветра: правда, правда!
— Зачем вам ладожская невеста? — продолжала она, подойдя ближе и заглядывая воеводе в глаза. — Возьми меня с собой, я хочу киевской княгиней быть. Понравится тебе такая ятровь?[31]
Белотур все молчал. Он точно знал, что дочь Марены вовсе не нужна ему в семье, да еще на месте киевской княгини, но, глядя в ее сияющие глаза, совсем черные в полутьме, не находил ответа. За этой женщиной стояли могучие силы, которым даже он, знатный воевода и сильный человек, не мог так просто ответить «нет».
— Хочешь посмотреть, что за товар берешь? — Незвана улыбнулась и ловко развязала поясок.
И быстрее, чем Белотур успел опомниться, она подхватила подол рубахи, вздернула его вверх, ловко стянула рубашку и бросила на траву.
— Что, нравится? — Обнаженная Незвана вскинула руки, будто поправляя волосы, отчего ее полная грудь соблазнительно приподнялась. Яркие губы ее улыбались, а глаза внимательно следили, достаточное ли впечатление это все производит. Она плавно повела бедрами, словно выражая томление и заставляя взглянуть туда, где между стройных длинных ног темнел треугольник, будто ворота в Бездну, ту бездну, где с помощью любви смерть превращается в новую жизнь.
Белотур переменился в лице; от Незваны исходил настолько мощный призыв, что возбудился бы и мертвый. Единственное, что слегка нарушало ее красоту, — заживший, но еще заметный багровый шрам на плече.
— Ты — мой князь. — Мягко и неслышно ступая босыми ногами по траве, Незвана приблизилась к нему. — Ты — мой Перун, и кровь Марены влечет меня к тебе…
Обнаженная, сияющая белым телом среди белых березовых стволов, с распущенными темными волосами, с горящими глазами и дразнящей улыбкой на лице, с выражением страстного влечения, она так напоминала русалку, голодную по весне до живого человеческого тепла, ту самую, что подстерегает в рощах парней и своей страстью выпивает их до дна, что Белотур вздрогнул от темного, почти животного ужаса и невольно сделал шаг назад.
— Ну, куда же ты? — Снисходительно улыбаясь, она догнала его, положила руки на плечи, прижалась грудью к его груди. — Посмотри сам, что за жену брату повезешь. Каждому свату хочется, да не каждому удается. А то ведь еще окажется лягушка холодная… под паволокой.
Зря Незвана это сказала. Еще когда она упомянула о тайных желаниях свата, Белотур вздрогнул, словно очнулся. Дочь Марены была права: взявшись везти для брата невесту, он уже давно днем и ночью мечтал о ней сам. Но не об этой. О другой. И, мельком вспомнив Дивляну — ее нежное лицо, ясный взгляд серо-голубых глаз, полных задора и лукавства, — он вдруг ощутил стыд и омерзение. Желание еще дрожало где-то внутри, но теперь это было нечистое, тошнотворное чувство, будто он вдруг под воздействием каких-то отвратительных черных чар возжелал мертвое тело.
Руки Незваны обвились вокруг его шеи, а дышащие теплом губы почти коснулись губ, когда Белотур наконец опомнился и схватив ее за плечи, с силой оторвал от себя. На лице ее страстное томление мигом сменилось гневом, но тут же перетекло в удивление и обиду.
— Что же ты? — воскликнула она почти с негодованием. — Чем я нехороша? Или ты меня боишься?
— Молод я еще — с Мареной обниматься. — Белотур отступил на шаг. — В свой срок ее никто не минует, да мне еще рано к ней в объятия ложиться. Ты, дева, так хороша, что от радости помереть недолго. А я пока на краду огненную не собираюсь. Батюшке кланяйся.
Он обогнул ее и торопливо пошел дальше по тропе.
— Все равно вам отсюда мимо меня дороги нет! — крикнула она ему вслед. — Мать моя прокляла Огнедеву — не будет ей счастья с князем Аскольдом! И лада в семье не будет, и мужа она потеряет, и детей, и сама сгинет неведомо где! Только я могла тебе помочь — ни у кого другого не хватит сил, чтобы проклятие моей матери одолеть!
— Ты лжешь, ведьма! — Белотур в ярости обернулся, понимая, что эти слова грозят всей его семье большими бедами. — Я тебя убью!
Он бросился вперед, стремясь схватить негодную тварь и свернуть ей шею, но наткнулся лишь на
