На земле, носившей имя древнего князя Радима, проживали словены из разных мест, в том числе с Дунай-реки, та же голядь, в разной степени перемешавшаяся со словенами. Сож в среднем течении сделался широкой полноводной рекой, еще поднявшейся после начала осенних дождей. Берега его покрывали густые леса, полные разным зверьем: прямо с лодьи Дивляна видела бобровые шалашики, лосей, выходивших к реке напиться, кабанов, а однажды во время стоянки заметила, как на сосне мелькнула рыжая молния-рысь. Здешние места славились обилием диких пчел и бортевых деревьев: мед и воск, наряду с мехами, были одними из главных товаров, которые купцы увозили отсюда на Десну и Семь. Однажды, отойдя в лесок, Дивляна нечаянно ступила в темную, липкую лужу, разлившуюся у корней дерева; не понимая, что это такое, она закричала с перепугу, и к ней тут же подскочил Ждан Бориполкович — подумал, что девушка наступила на змею или встретила медведя. Увидев, в чем дело, он расхохотался: это был всего лишь мед, переполнивший дупло и вытекший наземь!
— А я думала, что медовые реки только в Светлом Ирии текут! — говорила изумленная Дивляна, пока голядка Снегуле, которую Белотур приставил к ней для услуг, пыталась оттереть с ее черевья липкие пятна. — Может, мы уже в Ирий заплыли?
Ирий не Ирий, но до чудес Закрадного мира тут и впрямь было недалеко. В городке Кричеве, где ночевали в первый раз, местный старейшина с гордостью показал гостям диво-дивное: исполинские рога, длиной вдвое более чем в рост Белотура каждый, толщиной с его же бедро, изогнутые чуть ли не в кольцо, коричневато-желтые снаружи и гладко-белые на срезе. Дивляна и Снегуле даже взвизгнули, когда впервые их увидели, чем доставили кричанам большое удовольствие. Эти рога прадед нынешних хозяев нашел в земле, когда половодье подмыло берег Сожа, и о том, какие чудовища их носили, тут ходило множество преданий.
О том, кто она такая, в Кричеве никто не спросил, и Дивляна была этому рада. Гостеприимные хозяева знали Белотура — зятя князя Заберислава, поэтому принимали его с почтением и радушием и предложили переночевать в избе старейшины, выделив лавку с хорошей периной. Промокнув и намерзнувшись за время пути под моросящим дождем, Дивляна была рада, что можно отдохнуть в избе, где уже начали топить печь и где было несравнимо теплее, чем в постылом шатре, пропахшем вечно влажной кожей и шерстью.
Убедившись, что ей придется в эту ночь делить давку с самим Белотуром, Дивляна смутилась. Как же? Она ведь невеста, причем вовсе не его…
— Делать нечего, — шепнул на ухо Белотур, пригнув ее голову к своему плечу. — Иначе я не смогу тебя в избе устроить. Как я им скажу, кто ты?
И она сообразила, как они выглядят со стороны. Не имея лишних построек для гостей, кричане могли предоставить лежанку только воеводе — и одной из его пленниц, если он пожелает положить ее с собой! Как это будет выглядеть, если он устроит на хорошей лежанке свою робу, а сам ляжет на полу? А сказать, кто она такая на самом деле, никак нельзя: и Станила еще слишком близко, да и к чести ее это путешествие среди чужих мужчин не послужит.
Дивляна огляделась. Хозяйская семья готовилась ко сну, старуха возилась на большом ларе, сам старейшина с молодой младшей женой легли за занавеской, а старая жена, уже занимавшаяся только скотом и хозяйством, забралась на полати к детям. Горела одна лучина, и при ее свете Дивляна заметила, что старший хозяйский сын, отрок лет шестнадцати, смотрит на нее, жадно разглядывая незнакомую девушку, такую стройную и красивую. Восхищение и желание в его темных в полутьме глазах было, а почтения — нет. Вот ведь свезло киянину! — единственное, о чем он сейчас думал. И в самом деле! Теперь, даже стыдно сказать, что она — дочь ладожского воеводы, Огнедева! Да поверят ли ей? Где ее родня, где дружина, где приданое и челядь? Остались на Числомерь-горе. А без них она уже не Дивомила Домагостевна и не Огнедева — а так, непонятно какого бору ягода.
Торопясь уйти от жадных глаз отрока, Дивляна поспешно сняла шерстяную верхницу и обувь и в исподке скользнула под беличье одеяло, прижалась к стене. Белотур лег рядом с ней и шепнул:
— Пояс!
Со стыдом и неловкостью Дивляна развязала тонкий красный исподний пояс и бросила к прочей одежде. Снимая пояс, она дает понять, что готова принять мужчину, лежащего рядом с ней; еще бы нет, если она как бы принадлежит ему! Ее била дрожь: слишком ясно она осознала, что ее жизнь и честь целиком сейчас в руках Белотура, и нет больше рядом никого, кто мог бы за нее постоять! Она чуть не заплакала от холодного чувства одиночества, бессилия и беззащитности. Будто былинка в поле — какая скотина пройдет, та и щипнет. Как так вышло? Ведь она ни в чем не нарушила родовой закон и не сделала ни шагу без воли Домагостя. Она исполняет все, чего он хотел, во всем слушается Велема, старшего брата, в этой поездке заменяющего ей отца. И почему же она теперь стала чем-то вроде изгоя безродного или полонянки? Чем она виновата, что попала в такое положение?
Отвернувшись к стене, она чувствовала, как Белотур ложится рядом и прижимается грудью к ее спине — на довольно узкой лавке им было иначе не улечься. Дивляна дрожала от волнения, не зная, как далеко он намерен зайти, чтобы хозяева не заподозрили обмана. Он обнял ее, положил руку под ее грудь и шепнул в ухо:
— Спи, не бойся. Эх, перстенек ты мой золотой…
Дивляна опомнилась. Что она, в самом-то деле? Это не чужой кто-нибудь, это же Белотур! Ее сват и будущий деверь. Покусившись на нее сейчас, он обидит в первую голову собственного брата, князя Аскольда. Да и не верила она, что Белотур сможет обидеть ее. За время долгого путешествия она убедилась, что киевский воевода — человек добрый и честный, а к ней питающий самую нежную родственную привязанность… а если не совсем родственную, то она сама и виновата. Дивляна со стыдом вспомнила, как дразнила его раньше, то предлагая расчесать волосы, то ненароком льнула к нему, когда он помогал ей сесть в лодью или выбраться оттуда. Гораздо охотнее она обвивала рукой его шею и гораздо крепче прижималась к его груди, чем это было необходимо. В то время, в окружении родни и дружины, когда она чувствовала себя в полной безопасности и даже сама за себя не отвечала, все это было совершенно невинными, почти детскими играми. И хотя она, не будучи дитятей, понимала, что играет с огнем, это вовсе не побуждало ее вести себя разумнее. И вот все взошло и созрело, пора урожай собирать. Если Белотур ее хочет, то она сама немало для этого постаралась. И если он теперь воспользуется ее беззащитностью, то его трудно будет упрекнуть.
Но он не шевелился. Успокоившись, Дивляна расслабилась и, как прежде, ощутила, как приятны ей близость и тепло его крупного сильного тела. Это было не так, как с Вольгой, но почти так же хорошо. Ей нравился его запах, его тепло словно проникало в нее и наполняло блаженством. Едва перестав беспокоиться, она ощутила где-то внутри приятную дрожь — она сама его хотела. О Лада, только бы он этого не понял! Дивляна лежала не шевелясь и едва дыша, даже боясь, что сама не удержится и начнет к нему ласкаться.
В это время Белотур слегка пошевелился, прижимаясь к ней плотнее… Ярая жила стояла, как сам Перунов дуб, и Дивляна чуть не ахнула, ощутив его мощь. Огонь потек по жилам, сердце заколотилось, как птица в кулаке. Белотур мягко передвинул руку вверх и накрыл ладонью ее грудь, прижался лицом к ее шее под волосами… Дивляна часто задышала открытым ртом, борясь с невыносимым искушениям повернуться и лечь на спину, обхватить его за шею и потянуть к себе… Конечно, он понимал, что с ней творится. Она уже не волновалась, заметят ли их дела хозяева. Все стало неважно, кроме одного — слиться с ним, раствориться в его силе и наполниться ею…
Белотур убрал руку и резко повернулся к девушке спиной. Судя по его дыханию, ему этот подвиг дорого дался, но он все-таки думал не ярой жилой и понимал, что если возьмет невесту своего брата-князя, то погубит и ее и себя. Нечего надеяться, что никто не узнает. Такое не скроешь. Мало ли что воображает дружина, лежащая сейчас у костров, прикрываясь плащами от дождя и зверски завидуя воеводе, который спит в тепле, сухости и с такой девкой под боком. Если придется держать ответ, то он должен иметь право смело взглянуть в глаза хоть Велему, хоть Аскольду.
Дивляна понимала, что он прав, хотя не могла избавиться от невольного сожаления. Даже обида бродила где-то: уж не любит ли он своего Аскольда сильнее, чем ее? Всю ночь она плохо спала, ворочалась, постоянно натыкаясь то на спину, то на плечо, то на руку Белотура, и всю ночь ей мерещилось, как бы оно вышло бы, если бы они могли ни о чем другом не заботиться… Поднялась она вся разбитая и недовольная. Белотур тоже не сиял бодростью и старался не смотреть ей в глаза.
В следующий раз ночевали в городке под названием Чичерск. Здесь в последние годы жил постоянно
