мазанке бабки — там было больше места, — Воротислава теперь приказала спать возле родителей. Дескать, коли в доме дева и княжья невеста, отроку с ней под одной крышей ночевать неприлично! Двенадцатилетний Ратибор смущенно ухмылялся, но был польщен: родная мать признала его мужчиной, опасным для девичьей чести! На самом деле Воротислава не заботилась о чести Дивляны, а просто хотела всех своих мужчин держать у себя на глазах. Не удовлетворившись этим, она сделалась резкой и раздражительной, бранилась на пустом месте, и Белотуру требовалось все его терпение, чтобы поддерживать в доме лад, хотя бы внешний.
А он-то думал, дурак, когда увез Огнедеву от Станилы, что самое трудное позади! Посылали его за невестой для князя, а что он привез? Только заботу себе на голову… и еще тоску. Как ржа на болоте белый снег поедала, так кручинушка добра молодца сокрушала, вздыхал он, ни единой душе не в силах поведать, в чем его печаль. Раньше Белотур думал, что любит жену: все в доме шло ладно, сын рос. Но теперь вдруг она стала казаться ему старой, некрасивой и вздорной. У него будто глаза открылись на то, что такое истинное влечение к женщине, и прежний домашний лад стал скучен, как паутина в углу темной клети. Да и возьми он в дом вторую жену — никто не удивится и никто его не упрекнет. Самое время: сын вырос, жена состарела, а муж еще молодец молодцем. Да и сын-то всего один! Рожала Воротислава шесть раз, но вырастила одного. И в последний раз беременела пять лет назад, родила мальчика, да умер тот, до имя наречения не дожив. Разве дело для воеводы — один-единственный сын? Не будь Дивляна сговорена за князя… Ни предостережения Заберислава, ни гнев Воротиславы его бы не остановили.
Глава 17
Каждый день Белотур посылал кого-нибудь из челяди вниз, на Подол — так называлась широкая отмель под горами — ждать на пристани и расспрашивать всех незнакомых приезжающих, не они ли из ладожской дружины и не встречали ли ладожан. Купцов хватало: уже прошел обмолот и оживилась хлебная торговля. Но тех, кого ждали, все не было. За время долгого отсутствия у Белотура накопилось много дел, и он чаще проводил время у князя, чем дома. О невесте они почти не говорили: Аскольд держался мнения, что «она еще не приехала», а раз не приехала, то и говорить не о чем. Белотур, хорошо знавший своего двоюродного брата, не пытался спорить и свое несогласие выражал только упрямым видом. Ничего, когда дурень увидит Дивляну, он сильно пожалеет о том, что делает сейчас.
При старом князе Святославе Всеволодовиче жилище его не отличалось от прочих: несколько мазаных изб для жен и челяди, клети, навес для скотины. Но князь Улеб Дир, обосновавшись здесь, поставил особую избу для дружины, длинную, с двумя очагами на земляном полу, и назвал ее варяжским словом «грид». Здесь и сын его Аскольд появлялся по вечерам: дружина рассаживалась за длинные столы, к кметям присоединялись приглашенные старейшины, волхвы, торговые гости; по кругу пускалась братина с пивом или медом, желающие излагали князю свои просьбы, рассказывали новости, предлагали товары. В те дни, когда приезжих в Киеве было много, народ в княжьей гриднице толпился с самого утра, не дожидаясь начала вечернего пира.
Однажды Белотур застал здесь особенно много приезжих: словен, саваров и варягов. В этом не было ничего удивительного, и он даже обрадовался случаю расспросить, не видел ли кто-нибудь на Днепре ладожского воеводу Велемысла Домагостича с дружиной. Но ему даже расспрашивать не пришлось. Князь сам подозвал его.
— О! — от неожиданности воскликнул Белотур, увидев возле князя знакомое дикое лицо и бычий взгляд Ольмы сына Хольмстейна с Коровель-поля. — И ты здесь! Ну, будь здоров, человече!
Рядом с Ольмой стоял еще один незнакомец — лет пятидесяти, морщинистый, вероятно, тоже варяг, хотя одетый очень просто, с коротко обрезанными волосами, как у раба. По нему Белотур лишь скользнул равнодушным взглядом и снова посмотрел на Ольму.
— Что за дела к нам привели?
— Дело мое торговое, — ответил Ольма, в свой черед поклонившись. Вид у него был деловой и напористый, точно в этот раз он намеревался непременно добиться успеха. — Помнишь, воевода, я у тебя куницу черную хотел сторговать, хорошую цену давал! Да не сладилось наше дело. Теперь, чай, сладится!
Белотур переменился в лице. У этого бугая хватит наглости торговать у князя его нареченную невесту?
— Да говорил же я тебе! — попытался он снова втолковать упрямому варягу, что ничего не выйдет. — Дева для князя предназначена, и она не из тех, что на продажу везут! Шел бы ты отсюда с чурами, пока до беды не дошло! Это ведь он, княже, Домагостевну у меня купить норовит! — с досадой пояснил он Аскольду. — Совсем с ума слетел! Вперся, как бык в липу: продай да продай! Хоть обухом в лоб! Ты не знал, кто она, за это князь тебя простит. Но ступай отсюда и про это дело забудь!
— Да почему же не продать, коли мы знаем, сколько она стоит! — Ольма, вовсе не смутившись, ухмыльнулся. — А я вдвое больше дам!
— Да говорят же тебе…
— Постой, Белотуре, — подал голос сам Аскольд. Это был довольно высокий, худощавый человек, со светлыми, слегка рыжеватыми волосами, продолговатым лицом и с молодости лысеющим лбом. — Ты все новостей спрашивал о воеводе ладожском. Тут есть новости.
— Откуда? — Белотур огляделся, но никого знакомого по недавнему походу, кроме Ольмы, не приметил. — Кто привез?
— Да вот эти люди привезли! — Князь кивнул на трех варягов, по виду купцов. — Приехали они жито закупать, а с собой привезли челядина. И сей челядин говорит, что сам был недавно свободным человеком в дружине русского князя Игволода и что он взял в полон и продал ту деву, которую ты теперь выдаешь за мою невесту.
— Что? — Белотур не верил своим ушам.
— Вот эти люди. — Князь еще раз показал на трех варягов. — Как вас зовут, повторите, — предложил он.
Варяги назвали свои имена, и морщинистый раб перевел ответы на словенский язык. При этом вид у него был мрачный и злой, как у голодного домового.
— Проезжали мы Сюрнес по пути от Альдейгьи, — продолжал старший из них, Арнвид сын Рагнфреда. — Не зная путей и нынешних цен на хлеб, мы хотели взять проводника. Один человек в Сюрнесе, Снэульв сын Гейра, предложил нам купить этого раба, по имени Грим. Поговорили мы с ним и убедились, что раб этот и правда человек сведущий. А он рассказал, что в рабство попал по вине величайшей несправедливости, которую совершила с ним судьба и конунг Станислейв. Снисходя к его несчастью и помня о том, что Кристус приказал своим людям являть милосердие к нуждающимся, мы купили Грима и взяли его с собой. Когда же в Любичевске встретили мы торгового человека Хольма сына Хольмстейна, то в беседе между нами выяснилось, что и он знает нечто, относящееся к саге о невесте конунга Хёскульда.
Белотур слушал и приходил во все большее изумление. Он-то думал, что сам может кого угодно удивить своим рассказом о походе к Варяжскому морю. Оказалось же, что самого любопытного он еще не знает. После того как он увез Дивляну из-под Числомерь-горы, туда, как и ожидалось, нагрянул Станила с войском. Велем вынужден был пообещать отдать ему «свою сестру», то есть полонянку Красу, которую они так предусмотрительно заранее купили. А уже на свадьбе как гром с ясного неба явился этот вот Грим, тогда еще не раб, а свободный муж и доверенный человек Игволода Кабана, увезший полон из Вал-города. И он узнал девушку из того самого полона, которую продал где-то еще на Днепре, по пути к козарам. Белотур холодел, представляя себя на месте Велема, в такое время, перед такими людьми уличенного в подобном обмане! Но ладожанин не растерялся. Белотур не был уверен, что у него самого хватило бы дерзости отрицать подмену и даже выйти на божье поле доказывать свою правоту. Безумец, на что он рассчитывал!
Но на что бы Велем ни рассчитывал, на богов или удачу, расчет его оправдался. Он победил Грима и тем доказал, что Краса — его настоящая сестра. А проигравший Грим должен был отвечать за клевету и
