она знала, воплощая в себе все их самые хорошие и самые дурные стороны, Харальд был истинным королем викингов. Едва ли где в мире сыщется еще один такой. Дружина обожала своего вождя и готова была идти за ним хоть на край света. К тому же Харальд был красив, статен, слагал стихи, умел подать себя и произвести впечатление на женщин, что обеспечивало ему благосклонность многих — от княгини Ингигерды до византийской императрицы Зоэ — и чем он беззастенчиво пользовался. И все же, как иногда казалось Елисаве, в его душе жило что-то хорошее. Возможно, наглость и коварство, рожденные необходимостью выжить и занять в суровой борьбе достойное место под солнцем, не задавили окончательно искру Божьего света в его сердце. А может, само тщеславие, желание хорошо выглядеть перед людьми и внушать им восхищение, заставляло его поступать великодушно и благородно — и это был тот редкий случай, когда тщеславие приносило человеку пользу и делало его лучше.
Так или иначе, но Елисава сознавала, что жизнь ее сильно изменилась с тех пор, как в ней появился Харальд. Она часто думала о нем даже после того, как дала согласие стать женой Магнуса, — отчасти ради достойного устройства своей судьбы, а отчасти затем, чтобы досадить ему же, Харальду. Именно с Харальдом, а не с Магнусом, княжна соизмеряла свои поступки. Именно благодаря нему вся ее жизнь окрасилась в какие-то новые, яркие цвета. Именно он наполнял ее воодушевлением, придававшим сил переносить тревоги и превратности. Если Харальд окончательно исчезнет из ее жизни, она опустеет. И сумеет ли Магнус заполнить эту пустоту? Магнус уже сейчас был конунгом Норвегии и Дании, а Харальд — никем, знатным бродягой, из тех, кого раньше называли «морскими конунгами». У него есть знатное происхождение, пара бочонков золота и верная дружина. И самоуверенность, заставляющая его считать себя Мировым Деревом. Много было таких в Северных Странах — десятки и сотни. Чьи-то имена остались в преданиях, о ком-то сама память сгинула в морских волнах или зарыта на семи стопах незнаемой чужой земли. Так неужели она, Елисава Ярославна, дочь одного из могущественнейших владык Европы, готова разделить судьбу этого бродяги? Сгинуть вместе с ним? Или — вознестись к вершинам власти, славы и памяти в веках? Кто знает? Все решает только Бог… и те три женщины, молодая, средних лет и старуха, что сидят у подножия Мирового Ясеня и вырезают загадочные руны на палочках-жребиях каждого из смертных… У нее еще было время, чтобы решиться вынуть свой жребий. Или не решиться.
Харальд, наверное, тоже думал о чем-то таком. Вечером, когда раскладывали костры, он приходил и, попросив позволения, устраивался у огня возле Елисавы. Осведомлялся, все ли в порядке, не нужно ли чего-нибудь. И при этом смотрел на нее так, будто хотел спросить совершенно о другом.
— Благодарю за трогательную заботу. Ты очень любезен.
— Ты — мой единственный союзник, Эллисив. Как же я могу о тебе не заботиться?
— Плохи же твои дела, если твоим единственным союзником является слабая женщина.
— Нет, мои дела не так уж плохи. Женщины коварны и переменчивы. Но ты не предала меня, и это очень много значит.
— Я предала тебя, — равнодушно отозвалась Елисава. — Я собиралась отдать тебя на смерть. Выйти за тебя замуж, чтобы сразу после этого тебя убили. Хотела предать тебя поцелуем, как Иуда Христа. И ты все еще считаешь, что тебе повезло?
— Но ты не сделала этого. А за твой поцелуй я готов и заплатить. — Харальд вдруг встал на колени и повернулся, так что его лицо оказалось напротив лица Елисавы, которая сидела на бочонке.
Он придвинулся и оказался так близко, что она почувствовала тепло его кожи, его запах — и от этого все внутри всколыхнулось и по телу прошла горячая волна. Елисава испытывала смешанное чувство тревоги и наслаждения. В это мгновение лицо Харальда казалось очень красивым, каждая его черта отражалась в ее душе, чтобы навеки там остаться: глаза с огромными, черными в полутьме зрачками, рыжеватые брови, золотистые, переливающиеся в отблесках костра волосы. Она не хотела смотреть ему в глаза, взгляд невольно скатывался вниз, на грудь, где в вороте рубахи виднелась золотая цепь с крупным крестом, украшенном жемчугом и смарагдами.
— Уйди… — Княжна положила руку ему на грудь, намереваясь оттолкнуть, но он быстро накрыл ее руку ладонью, и от этого прикосновения ее наполнило такое блаженство, что не было сил сопротивляться. От его запаха кружилась голова и хотелось, чтобы это продолжалось вечно.
Он потянулся к ней, но Елисава нашла в себе силы отстраниться. Если она сейчас поддастся, то окажется в его власти. А давать ему власти над собой княжна не собиралась.
— Ты опять, Харальд сын Сигурда! — сердито прошептала Елисава, отнимая у него руку и одновременно отталкивая его другую руку, тянувшуюся к ее талии. Он не любил, когда его называли сыном Сигурда, напоминая о наименее знатной половине его крови, и Елисава знала об этом. И он знал, что княжна это знает, и понимал, что этим она хотела обидеть его. — Я уже говорила тебе, что не желаю иметь с тобой ничего общего.
— Мне это, бывало, и раньше говорили. — Харальд усмехнулся, скрывая разочарование. — Но в конце концов все выходило так, как хотел я.
— Например, с Марией, племянницей императрицы Зоэ! — язвительно напомнила Елисава. — Ты сватался к ней, но тебе отказали, и тогда ты похитил ее, чтобы настоять на своем. Ты, наверное, забыл, что добровольное согласие девушки похитить никак нельзя! Любопытно, а свои прекрасные стихи обо мне ты сложил до сватовства к Марии или после? Или тогда твоя преданная любовь ненадолго задремала?
— Я не собирался на ней жениться, если ты об этом. Я помнил, что у меня есть невеста в Гардах.
— Так, значит, люди, которые говорят, что ты сватался, солгали? А не ложь ли заодно и все прочие саги о твоих великих подвигах?
— Все мои подвиги — правда! — жестко ответил Харальд, начиная закипать. Сомнений в своей доблести он не терпел. — Я знал, что старуха Зоэ раззявила на меня свою… неравнодушна ко мне, а связываться со старухой я не стал бы, даже если бы смог благодаря этому стать императором Миклагарда! И я сказал, что хочу жениться на ее племяннице, молодой и красивой девушке. Я сделал это, чтобы указать старухе ее место, чтобы она поняла, что совсем не такие, как она, женщины могут надеяться и… нравятся мне. Я отлично знал, что Зоэ никогда не согласится на мой брак с Марией, но зато обидится и отстанет от меня. Так и вышло.
— Так вышло? А я слышала, что она приказала бросить тебя в темницу. Якобы за то, что ты уж слишком нагло присвоил добычу, захваченную греками в походах.
— Эту добычу захватил я, а не греки, и она принадлежит мне по праву!
— Император Михаил думал иначе.
— Пусть засунет свои мысли себе в… глотку.
— Однако у этой старухи хватило власти, чтобы тебя, молодого, красивого и доблестного, засунуть в темницу. И как бы ты оттуда выбрался, если бы не еще одна знатная женщина, вытащившая тебя на подоле своей роскошной столы?
— Не на подоле! К ее подолу я не прикасался, если ты об этом! И спасла меня не женщина, а святой Олав, мой брат! Он явился ко мне во сне и пообещал помощь, а потом явился к ней и повелел помочь мне. Он исцелил ее от болезни, и она не могла его ослушаться. А Микаэлю конунгу я выколол глаза, чтобы он больше не мог видеть эту уродину, свою жену. И за этот добрый поступок он должен быть мне благодарен!
— От твоих благодеяний хочется бежать за тридевять земель!
— Тогда зачем же ты поехала со мной? — взвился Харальд. — Я не держал тебя, ты могла бы остаться!
— Ты не держал меня только потому, что мой брат Всеслав держал тебя! Он мог бы убить тебя, если бы я ему не помешала. А я поехала с тобой, потому что ты
— С тобой невозможно разговаривать! — Не найдя ответа, Харальд прибег к обычному приему всех мужчин и только махнул рукой.
— Ну и не разговаривай! Это мой шатер, а ты живешь во-он там!
Повинуясь указующей руке, Харальд встал и пошел прочь от костра. На самой границе света и тьмы он вдруг обернулся и, посмотрев на Елисаву, улыбнулся.
— Ты сказала, что собиралась предать меня поцелуем, как Иуда предал Иисуса? Однако ты наверняка помнишь, что Иисус все равно продолжал любить Иуду…
— Уж не равняешь ли ты себя с Иисусом? — Елисава выразительно подняла брови: дескать, такой
