как травинка, высунувшая головку навстречу весне. Огненная травинка быстро росла, превратилась в листочек, а потом вдруг вспыхнуло ослепительно золотое облако. Гейр зажмурился, но тут же открыл глаза, полный ужаса и восторга перед посланным богами спасением.
Пламенное облако сложилось в силуэт зверя. Лисица с острой треугольной мордочкой и настороженными ушами стояла над серым кругом золы, и мех ее колебался, как под сильным ветром, по нему перебегали искры, и сами очертания тела были неровными, дрожащими и переменчивыми. Сверкнули золотые глаза, над спиной зверя взвился торчком стоящий хвост. Зачарованный, Гейр смотрел на лисицу, а она переступала лапами, колебалась, то припадала к земле, то приподнималась, как будто танцевала таинственный священный танец. И с каждым новым движением она росла, делалась все больше.
Вот сияние стало совсем ярким, так что заболели глаза. Вместо одного хвоста над спиной зверя вдруг заплясали три. Три пламенных, пушистых, пышных хвоста колебались, как языки пламени, Гейр слышал гул и свист сильного огня, по лицу катились волны жара, шевелились волосы. Лисица выбросила еще одну вспышку света, и три хвоста превратились в шесть. Потом их стало еще больше, Гейр уже не мог сосчитать. Целый пучок, целый куст пламенных хвостов плясал над спиной лисицы, и каждый жил своей жизнью, как стебельки цветов, выросших из одного корня.
Золотые глаза огненного духа были устремлены на вершину кургана. Он просто смотрел, но взгляд этот жег, как молния. Вот лиса вспыхнула в последний раз, припала к земле, подскочила и снова припала. И исчезла, провалилась.
Гейр обернулся. Земля так же громоздилась кучами над ямой на вершине кургана, но рогатая голова мертвого оленя исчезла.
Погода с утра была гадкая, самая троллиная, – дул ветер и моросил мелкий холодный дождь. Выходить из дома не хотелось, женщины устроились с рукодельем, дети и хирдманы грелись возле разведенного огня и развлекались кто как умел. Работники вздыхали: до начала жатвы оставались считанные дни, а гнуться в поле под дождем – совсем мало радости.
Вигмар сидел у очага в большом покое хозяйского дома, когда явилась Эльдис.
– Вигмар! – по-детски, просительно протянула она, дергая брата за рукав.
– Не мешай! – Вигмар не отрывал глаз от тавлейной доски*. – Видишь, сейчас я обыграю Хамаля, и сразу наступит весна!
Девушка фыркнула – обыграть Хамаля Вигмар давно мечтал.
– Но уже скоро стемнеет! – несчастным голосом протянула она.
– Ну и что? – увлеченный игрой, Вигмар даже не обернулся. – Темнеет обычно каждый вечер, ты не замечала?
Люди вокруг стали посмеиваться.
– Но я хотела поехать к Гюде! – не отставала Эльдис.
– А раньше ты о чем думала?
– А раньше Хлода посадила меня шить, и я думала, что дождь пройдет.
– Ты могла бы попросить валькирий, чтобы они разогнали облака! – добродушно пошутил Хамаль, плотный широколицый мужчина лет пятидесяти, с темно-пегой бородой и двумя седыми кисточками в углах рта. Поскольку он и правда был недалек от проигрыша, остановка игры его не огорчила. – А то рабских вздохов они не слышат!
– Пусть лучше Вигмар сложит стих! – весело подхватила дочь Хамаля, Гуннфрид, и бросила на хозяйского сына игривый взгляд. Но увы: он не заметил.
Эльдис снова затормошила брата:
– Ну, я поеду к Гюде, хорошо?
– Одна ты никуда не поедешь! – Вигмар наконец обернулся. – Чего тебе там делать? Съездишь завтра, может, дождь пройдет.
– Нет, мне надо сегодня! – твердила Эльдис, тараща свои и без того большие светло-карие глаза. – Я должна рассказать ей мой сон. Тот, что я тебе рассказывала утром.
– А что это был за сон? – полюбопытствовала одна из женщин.
Домочадцы потихоньку подвигались поближе к Эльдис, чьи-то лохматые головы свесились с верхних спальных помостов по обе стороны от очага. Эльдис в усадьбе славилась умением видеть необычные сны.
Вигмар слегка нахмурился, потер щеку. Он не любил разговоров о снах Эльдис, подозревая, что половину она выдумывает от скуки. А боги не любят, когда кто-то пытается быть умнее их.
Но сестра не заметила недовольства.
– Это был очень страшный и значительный сон! – важно начала девушка, усевшись на скамью и разгладив на коленях платье из коричневатой шерсти. Общее внимание всегда воодушевляло ее, и она очень любила пересказывать свои сны. – Мне снилось, как будто по равнине идет огромный черный бык. Он был как гора и едва не доставал рогами до облаков. Сам весь черный, как сажа, а глаза горят багровым огнем, как у Хель. От шагов его дрожала земля, и каждое копыто оставляло глубокий отпечаток, на целую ладонь! А в каждом следе блестел кусочек золота. Я видела – там были золотые кольца, обломки обручий, куски цепей, иной раз даже целый кубок! Земля дрожала, и дождь шел за быком стеной, и вокруг раздавался волчий вой!
Лица слушателей стали серьезными, маленькие дети жались к взрослым. Сон и в самом деле страшный: как наяву, каждый увидел глубокие черные отпечатки копыт и золотой блеск на дне, зловещее соседство золота и земли, удачи и гибели. Да, это непростой сон!
– Мне было так страшно, что я проснулась, – обыкновенным голосом закончила Эльдис и повернулась к брату: – И я не смогу заснуть снова, если не узнаю, что он означает!
Обычно подвижное лицо девушки стало тревожным и печальным, и Вигмар вздохнул: придется уступить. Бедняжке не приходилось ждать в жизни ничего хорошего, и мечты служили ей единственным утешением. Брат любил Эльдис, хорошо помня, что ему она обязана жизнью, и старался возместить ей невнимание отца. Эльдис понимала эту его слабость: простодушная наивность переплеталась в ней с невинной хитростью, которую юная вещунья ловко направляла на достижение своих маленьких безобидных целей.
– Ты меня отвезешь?
Вигмар в сомнении потер щеку: ехать к Гриму Опушке перед самым вечером – значит неминуемо остаться там на ночь.
– Ты бы съездил, Вигмар! – сказал другой хирдман, Бьярни, видя, что хозяйский сын колеблется. Несколько голосов с готовностью поддержали его.
– Если ты не подумаешь, что я хочу услать тебя подальше, пока не проиграл, я тоже скажу, что тебе стоит поехать! – добавил Хамаль. – Что это за черный бык? Почему в его следах остается золото? Хорошо бы, если бы старая Боргтруд растолковала нам этот сон. Иначе не только Элле будет плохо спать.
Вигмар поднялся, взял со скамьи свой плащ. Несмотря на дождь и ветер, он бы не отказался проехаться куда-нибудь. Обещавшие близкую победу над Хамалем тавлеи не могли надолго отвлечь его от мыслей о Рагне-Гейде. После возвращения из поездки его влечение к ней так усилилось, что покой окончательно пропал. Ничто не радовало, постылым казалось всякое место, куда падал взгляд, потому что там не было ее. Никакое занятие не привлекало, любой разговор казался скучным и ненужным, все мысли вились вокруг того, как бы исхитриться поскорее ее повидать. И в прежние годы такое состояние, случалось, накатывало на Вигмара, заставляя выискивать предлоги, чтобы съездить в Оленью Рощу, но теперь оно не отпускало ни днем ни ночью, уже который день.
– Иди одевайся… диса* сновидений! – сказал он Эльдис. – Пойдем поищем твоего черного быка.
До двора Грима Опушки Вигмар и Эльдис добрались уже в темноте. Их приезд никого не удивил: Эльдис часто навещала дочку Грима, Гюду. Хозяин встретил гостей приветливо, провел в дом, посадил к огню, но Вигмар сразу заметил, что он чем-то встревожен.
– Мы всегда рады добрым гостям, но к нам повадились ходить не только добрые! – ответила на незаданный вопрос мать Грима, старая Боргтруд. – Но вы приехали к нам не в лучший день. Ведь вчера сюда приходил Гаммаль-Хьерт!
Вигмар едва не подавился пивом. После всех разговор о кургане, порожденных памятным пиром, это заявление казалось глупой шуткой. Но Боргтруд не имела привычки шутить.
